На плечах добра и зла
Шрифт:
— Вот.
— А духи леса?
Старичок заухал совой, и за ним, где лес был погуще, плавно, как в оркестре, прошумели листья — одно дерево заканчивало, второе начинало. Потом все стихло. Петрович довольно заулыбался, попыхивая трубкой.
— Убедилась? Думала, все враки?
Я пожала плечами.
— Но я же их не вижу.
— Ничего, сегодня ночью увидишь. После костра.
Я вспомнила, что мне еще предстоит, и поежилась.
— Не бойся, милая, — лесовик похлопал меня по руке. Кожа у него была коричневая и сухая, как кора у старого дуба. — Не жечь
— А если я передумаю, — шепотом спросила я, — все пойдет к черту?
Старичок с сомнением пожевал губами и несколько неуверенно сказал:
— Не передумаешь. В тебе силы много, куда ж ты ее денешь? Ведьме — ведьмовское.
Я потрогала оберег на шее, он был холодный. Мало во мне сегодня силы.
— Ты скажи Зое, она тебе зелье сварит, успокоишься.
— Да я и сама могу, — пробормотала я.
— Вот видишь? Ты — настоящая ведьма, — леший снова похлопал меня по руке, на этот раз — одобрительно.
Мне бы его уверенность.
— Пойдем, — внезапно сказал лесовик. — Ушица сегодня хороша, а ты неемши.
Я поняла, что действительно голодная.
Шли долго. То ли лес оказался больше, чем я думала, то ли лешие ходят своими дорогами, то ли Петрович демонстрировал мне местные красоты. Тут было, на что посмотреть — каждый куст, ветка, гроздь ягод просились на заставку для телефона. В самой чащобе стояла маленькая бревенчатая избушка, поросшая мхом, травой и даже деревцами — с двадцати шагов уже и не разглядишь.
Внутри все было просто и основательно: печка, массивный стол и лавки. Пахло деревом и трубочным табаком. На столе лежали какие-то бумаги.
— Из лесничества прислали, — сказал старичок, собирая листки.
На мой недоуменный взгляд он ответил:
— Лесник я. А что люди столько не живут, так это начальство не помнит, — он с удовольствием засмеялся.
Уха действительно была хороша, к ней полагался свежевыпеченный хлеб с солью.
— Есть тут одна баба, сама печет, мне приносит. Хорошая баба, кровь с молоком… и хлебом, — леший усмехнулся собственному каламбуру и, поколебавшись, достал большую прозрачную бутылку. Я пить отказалась: у такого мужичка, небось, какой-нибудь волшебный стоградусный самогон, от которого, чего доброго, в кикимору превратишься.
Выпив, Петрович рассказал, как русалки ему сегодня всего одну рыбину дали.
— Так вы же можете их наказать!
Старичок махнул рукой:
— Да пусть резвятся. Раньше они вообще под водяным ходили, да он сплыл куда-то, сгинул, вот я за ними и смотрю. Они ничего, мирные. У нас уже лет сто здесь утопленников не было.
Леший выпил порядочно и пару часов развлекал меня байками о духах и навках, а потом рассказал, что леших тоже раньше было поболе, в каждом лесу. Бывали конфликты и пирушки, лешачиные свадьбы и розыгрыши. Однажды, век или два назад, наш хозяин проигрался в карты соседу.
— Представляешь, всех своих белок отдал! Так потом ученые это назвали «внезапная миграция», во как.
— А как же вы без белок?
— Ничего, на следующий год они обратно перебежали.
Выпив еще, Петрович перешел к откровениям:
— Была у меня жена, лешачиха. Что смотришь? Мы не ведьмы, нам можно. Я ее из деревни сманил. Давно, лет триста назад, что ли, или четыреста. Аграфеною звали. Любил ее — ух, как любил! Красивая была — не представляешь. И добрая: людям помогала скот пасти. Тогда прямо в лесу пасли, — пояснил он. — А она присматривала, даже пастух был не нужен.
— И что с ней случилось? — тон лешего явно подсказывал, что ничего хорошего случиться не могло.
— Померла в родах. Ведьмы рядом не оказалось, ну и вот, — печально закончил старичок. — А сынок мой вырос, подался на Север. Сначала весточки от него получал, а потом нет. Видно, тоже сгинул.
Леший строго посмотрел на меня:
— Нельзя без ведьм, ясно тебе?
Я покаянно покивала. На прощание расчувствовавшийся леший дал мне краюху хлеба.
— Иди вон по той тропинке, никуда не сворачивай.
Подавив желание ослушаться и посмотреть, что будет, я пошла по указанному пути и действительно, минут через десять оказалась у нашей избы.
— Где ходила-то? — для порядка проворчала Зоя.
Я закрутила головой. Гали рядом не было.
— Нет ее, уснула от избытка свежего воздуха.
— У лешего в гостях. Он хлеб передал.
Я достала из кармана сверток, но вместо хлеба увидела три шишки и желудь.
* * *
Чародейки в Купальскую ночь ходили собирать волшебную тирлич-траву, которая растет на берегах больших рек. Срывать её нужно через золотую или серебряную гривну-оголовье, а кто носит ее при себе, тот не будет бояться ни дьявола, ни духа, ни злого человека.
А. Р. Иванова. «Современный травник», 1969.
* * *
Мы сидели на лавочке, когда Галя вскрикнула:
— Смотри!
Недалеко от нас ворона что-то терзала. Или кого-то. Глазастая Галя увидела жертву и побежала спасать, я за ней. Ворона недовольно каркнула и улетела, но мы подоспели слишком поздно.
— Как жаль, — Галя дотронулась до очевидно мертвой ласточки и неожиданно сказала: — Давай ее похороним.
Я не стала возражать. Мы выкопали руками ямку на краю поля, молча похоронили ласточку и вернулись к дому. Настроение у обеих было не очень, и мы с Галей решили прибрать в комнатах наверху. В любой непонятной ситуации делай уборку, тут мы с ней были единодушны. То-то у нас в квартирах было чисто. У меня точно было, до самого последнего времени.
Вытерли пыль, вымыли пол, а потом сели разбирать старые вещи. Я нашла веретено и долго его разглядывала. Не похоже на сувенирное, настоящий древний инструмент. Или как его назвать? Да, инструмент. Деревенские ведьмы, видно, не только зелья заговаривали, а зерно сеяли, урожай собирали, готовили, пряли, как все нормальные женщины. Я вспомнила, что славянская Мокошь, Великая Мать, была покровительницей не только плодородия, но и прядения, могла запутать кудель, если хозяйка отлынивает, или, наоборот, помочь. Кстати, она, видимо, до сих пор жива и действует? Я вспомнила, как Зоя упоминала в ироническом ключе Цереру-Мокошь. Неужели та самая?..