На поле славы

Сенкевич Генрик

И действительно, воцарилась глубокая тишина.

Но пан Понговский даже не шевельнулся.

— Что с вами? Что случилось!.. Господи!..

— Говорите, ваша милость! — воскликнул прелат.

Но пан Понговский ответил только страшным хрипением, причем шея и плечи его начали внезапно передергиваться.

Панна Сенинская вскочила со своего места бледная как мел и закричала испуганным голосом:

— Опекун! Опекун!..

За столом поднялся шум и замешательство. Раздались восклицания, вопросы. Понговского окружили тесным кольцом; прелат схватил его за плечи и перегнул к спинке стула. Одни начали обливать его водой, другие кричали, что его надо перенести на постель и как можно скорее пустить ему кровь. Некоторые из женщин становились на колени, другие, точно безумные, бегали по комнате, пронзительно крича и причитая, а пан Понговский сидел с откинутой назад головой, с надувшимися, как канаты, жилами на лбу, с закрытыми глазами и хрипел все сильнее…

Действительно, нежданный гость пришел из мрака и вошел в его дом, страшный, неумолимый.

XIV

По приказанию прелата челядь подняла больного и перенесла его на другой конец дома в «канцелярию», служившую в то же время Понговскому спальней. Между тем послали в деревню за кузнецом, который умел пускать кровь и пускал ее с одинаковым успехом, как людям, так и животным. Оказалось, что кузнец находился тут же, перед домом, в толпе людей, собравшихся на угощение, но, к несчастью, он был совершенно пьян. Пани Винницкая вспомнила, что ксендз Войновский славится по всему округу, как прекрасный доктор, и поспешила отправить и за ним колымагу, приказав гнать лошадей, что есть духу, хотя было совершенно очевидно, что все это напрасно и что для больного уже нет спасения.

Так оно и было на самом деле.

Кроме панны Сенинской, пани Винницкой, двух панов Кржепецких и пана Забежовского, который немного знал медицину, ксендз Творковский никого не впустил в «канцелярию», чтобы излишний шум не тревожил больного. Но все гости, как женщины, так и мужчины, собрались в соседней большой, где были приготовлены постели для мужчин, и стояли там, точно стадо испуганных овец, преисполненные беспокойства, опасения и любопытства и, поглядывая на двери, ожидали известий, а некоторые потихоньку обменивались замечаниями по поводу ужасного происшествия и различных примет, которые предвещали несчастье.

— Вы заметили, как трепетали свечи и лучи их были какие-то красные? Это уж, видно, смерть их заслоняла, — шепотом проговорил один из Сульгостовских.

— Она была среди нас, а мы об этом не знали.

— Собаки на нее выли.

— А тот топот! Может быть, это она и приехала.

— Видно, сам Бог не хотел допустить этого брака, обидного для всей фамилии.

Дальнейший шепот был прерван появлением пани Винницкой и Мартьяна Кржепецкого. Она быстро пробежала через комнату, торопясь за реликвиями, охраняющими от вторжения злых духов, а его сейчас же окружили кольцом.

— Ну, что там? Как он себя чувствует?

А Мартьян пожал плечами, подняв их так, что голова очутилась совсем на груди, и ответил:

— Еще хрипит.

— Нет спасения?

— Нет.

В этот момент сквозь приоткрытую дверь ясно донеслись торжественные слова прелата Творковского:

— Ego te absolvo a peccatis tuis et ab omnibus censuris, in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.

Тогда все опустились на колени и начали молиться. Пани Винницкая прошла между коленопреклоненными, обеими руками придерживая реликвии. Мартьян вошел за нею и закрыл дверь.

Но она недолго оставалась закрытой, ибо через четверть часа в ней снова показался Мартьян и воскликнул своим скрипучим, высоким голосом:

— Скончался!

Тогда со словами «вечная память» все гости один за другим двинулись в «канцелярию», чтобы бросить последний, прощальный взгляд на покойника.

Между тем на другом конце дома, в столовой, начали твориться омерзительные вещи. Челядь в Белчончке настолько же ненавидела пана Понговского, насколько боялась его, и вот теперь ей показалось, что вместе с его смертью наступает для них час облегчения, радости и безнаказанного своеволия. Приезжим слугам тоже представилась возможность погулять, и вот вся челядь, как местная, так и чужая, более или менее пьяная уже от полудня, набросилась на кушанья и вина. Одни опрокидывали в рот целые бутылки данцигского вина, мальвазии и венгерского; другие, более жадные на еду, вырывали друг у друга из рук куски мяса и пирогов. Белоснежная скатерть в одно мгновение оросилась целыми потоками различных напитков. В смятении люди переворачивали стулья в комнате и подсвечники на столе. Резные бокалы и стаканы выскальзывали из пьяных рук и с треском разбивались об пол. Тут и там возникли ссоры, драки; некоторые просто растаскивали столовую утварь. Словом, началась оргия, отголоски которой долетели даже на другую половину дома.

На крики прибежал Мартьян Кржепецкий, за ним двое Сульгостовских, молодой Забежовский и еще один из гостей. Увидев, что здесь происходит, они все схватились за сабли. В первую минуту замешательство еще больше усилилось. Сульгостовские ограничились потасовкой пьяниц, но Мартьяна Кржепецкого охватило прямо безумие бешенства. Выпуклые глаза его вылезли еще больше наружу, зубы засверкали из-под усов, и он начал рубить направо и налево. Несколько человек из слуг упали, обливаясь кровью, другие спрятались под стол, а остальные столпились в беспорядочном бегстве в дверях, и он рубил их сплеча и кричал:

— Лентяи! Собачьи дети! Я здесь господин! Я здесь хозяин!

И он выбежал за ними в сени, откуда донесся его пронзительный голос:

— Палок! Розог!..

А оставшиеся в комнате стояли, точно среди развалин, глядя друг на друга огорченными взглядами и качая головами.

— Я в жизни не видат ничего подобного, — отозвался, наконец, один из Сульгостовских.

А другой сказал:

— Странная смерть и странная обстановка ее. Посмотрите, ведь тут можно подумать, что татары напали.

— Или злые духи, — добавил Забежовский. — Какая ужасная ночь.

Они приказали вылезти из-под стола спрятавшейся там челяди и привести комнату хоть в относительный порядок. Слуги вышли совершенно отрезвевшие от страха и усердно принялись за работу. Между тем вернулся Мартьян.

Он уже несколько успокоился, только губы его еще дрожали от гнева.

— Они у меня попомнят! — проговорил он, обращаясь к присутствующим. — Но я благодарю вас, что вы помогли мне наказать этих негодяев. Не лучше им здесь будет, чем при покойнике! Ручаюсь своей головой!

Оба Сульгостовские быстро взглянули на него, и один из них сказал:

— Вам не за что благодарить нас, равно как и нам вас. — Ну?

— И почему это вы считаете себя здесь единственным распорядителем? — спросил второй из близнецов.

Пан Мартьян тотчас начал подпрыгивать на своих коротких ногах, точно желая допрыгнуть до их глаз, и ответил:

— Потому что я имею право! Имею право! Имею право!

— Какое право?

— Да побольше вашего!