На пороге чудес
Шрифт:
Фонарика у нее не было, но луна ярко освещала тропинку. Войдя внутрь, она увидела, что ее койки там уже не было.
— Я велела убрать ее сегодня днем. Я не рассчитывала, что вы вернетесь, — доктор Свенсон лежала в постели.
На столике ярко горел фонарь.
— Андерс вернулся, — сообщила Марина, остановившись в дверях.
Доктор Свенсон приподняла голову:
— Значит, Барбара Бовендер была права?
— Он в лаборатории.
— Ну, невероятно, я не помню ничего подобного, — удивилась доктор Свенсон. — Что ж, я буду рада встретиться с доктором Экманом. Истер, должно быть, в восторге. Я всегда подозревала, что он винит в случившемся себя. Вероятно, доктор Экман поплыл по реке на лодке. Я думала об этом весь день и пришла вот к какому выводу: в ту ночь лакаши недосчитались одной каноэ. Скорее всего, он сел в нее и поплыл. И где-то далеко отсюда его обнаружили хуммокка.
— Истер не вернулся с нами.
— Как это — не вернулся?
— Его забрали хуммокка. В обмен на Андерса. Его увидели в лодке мужчина и женщина. Кажется, они узнали его и очень разволновались.
Лицо доктора Свенсон исказилось от горя.
Она приподнялась с подушки, помогая себе руками. На ней была старая ночная рубашка, разорванная возле шеи.
— Вы должны вернуть его мне. Немедленно отправляйтесь и верните его.
— Не смогу, — Марина покачала головой.
— Никаких отговорок. Вы все сможете. Вы выручили доктора Экмана, выручите и Истера. Мальчик глухой. Он не понимает, что происходит. Вы не имели права оставлять его там.
Но Марина понимала, что человеку позволено побывать в аду только раз в жизни.
— Где вы нашли его? — спросила она.
— Я уже вам рассказывала.
— Расскажите еще раз.
Доктор Свенсон снова откинулась на подушки и долго лежала, глядя в потолок. Наконец она нарушила молчание:
— Я не говорила вам этого, потому что вы не одобрили бы меня. Но теперь какая разница, верно? Никто и никогда не сообщает другим всю правду, а если и говорит, то ее ужасно слышать. Каждому хочется получить что-то более приятное и удобное для понимания, чем правда.
— Где вы нашли Истера?
— Его привезли мне хуммокка. Обычно в джунглях одно племя знает, что делает другое, я уже вам говорила, хотя непонятно, как это происходит. Как-то раз хуммокка послали за мной. Это было приблизительно восемь лет назад, точно не помню. Двое мужчин явились за мной в каноэ, но я отказалась плыть с ними. Я знала, что это за племя. Лет тридцать назад доктор Рапп пытался наладить связь с хуммокка, но ничего хорошего из этого не вышло. На следующий день те же мужчины вернулись с ребенком, он лежал на дне лодки. Он был фантастически болен, из его ушей текли кровь и гной. Дети тут умирают постоянно, вот почему их так много рождается. Я могу лишь предположить, что ребенок принадлежал кому-то очень важному в племени, раз его привезли ко мне. Даже не зная их языка, я поняла, что они просили его спасти. Мужчины оставили его у меня, хотя я и не просила об этом. У него была немыслимая температура, двусторонний мастоидит, возможно, и менингит. Он уже потерял слух, и тут я ничего не могла поделать. Через три дня те же мужчины приплыли снова и хотели его забрать. Мальчик был у меня на пенициллине in vitro, пятьдесят тысяч единиц q6h. Я никак не могла отправить его с ними в каноэ.
— И вы оставили его у себя?
— Я сказала им, что мальчик умер. Так и случилось бы, не окажись я рядом. На самом деле, если бы они вернулись за ним через несколько недель, я бы отдала его. Но они приплыли слишком рано, а он был еще совсем больной. Я не могли им этого объяснить из-за языкового барьера. Моих познаний хватило лишь на то, чтобы сообщить им о его смерти.
— Но вы могли вернуть его позже.
— Он болел около месяца, страшно болел, я такого еще не видела. Отдать им глухого ребенка? Они не знали бы, что с ним делать, а может, и забыли о нем к тому времени. Вы не поступили бы точно так же на моем месте? Знаете, он и тогда уже был таким же замечательным. Я целый месяц кормила его, мыла, сидела возле него ночами. Неужели вы думаете, что я отдала бы его каннибалам?
— Я бы не стала отбирать ребенка у его матери, — сказала Марина.
— Что вы говорите? — рассердилась доктор Свенсон. — Сегодня вы отобрали у меня Истера. Он был мой, мой мальчик, а вы отдали его. Вы всегда хотели увезти его с собой, а я никогда не собиралась его отпускать.
Если бы Истер был здесь, Марина посадила бы его ночью в каноэ и на веслах везла в темноте до самой Амазонки.
— Я хотела взять его с собой, вы правы, — сказала она. — Но не получилось. Почему вы отпустили его со мной? Почему не предупредили меня, что это опасно для него?
— Потому что он больше не принадлежал им, — ответила доктор Свенсон. — Он был мой мальчик.
Марина села на стул и молчала.
Говорить было не о чем.
Она была готова поклясться, что Истер был ее.
— Мы с Андерсом уедем завтра утром.
— Отвезите доктора Экмана в Манаус, если хотите, или пускай его отвезет кто-нибудь еще. Вы нужны мне здесь.
— Я уеду с ним, — заявила Марина.
Доктор Свенсон отмахнулась:
— Не получится. Поверьте мне, вы долго там не задержитесь. Вы изменились. Вы предали своего босса и продолжаете его предавать, а такие, как вы, не прощают себе измены. Когда-то я тоже переменилась, это было давным-давно. Я последовала сюда за своим учителем. Думала, что приехала только на одно лето. Так что я знаю, как это бывает.
— Со мной все будет не так.
— Конечно, не так. Ничего не происходит одинаково. Я была совсем не такая, как доктор Рапп, однако пришла на его место. Вы не походите на меня, но подождите, вы вернетесь сюда, и больше ничего не будет иметь для вас значения.
Марина подошла ближе и остановилась возле кровати.
— Доброй ночи, — сказала она.
— Вы вернетесь, — сказала доктор Свенсон. — Но не заставляйте меня долго ждать. У нас немного времени на завершение работы. Знаете, а Истер тоже вернется. Может, даже завтра. Когда все заснут, он украдет каноэ и сбежит. Дорогу домой он знает. И он не затаит на вас обиду за предательство. Ведь он ребенок. Он простит.
Но Марина помнила, каким было лицо Истера, когда Андерс отдал его хуммокка. И не была уверена, что доктор Свенсон права.
— Доброй ночи, — повторила она и прикрыла дверь хижины.
Когда она вернулась в лабораторию, Ален Сатурн сообщил ей, что Андерс ушел, чтобы принять душ. Томас искал в кладовой коробку, куда сложили его вещи, в надежде, что не вся его одежда была разобрана.
Нэнси и Буди сидели там же, уставившись в пол.
— Он сказал, что у него до сих пор случаются приступы лихорадки, — сказал Ален. — Постарайтесь, чтобы он нормально выглядел, когда будет садиться в самолет. Его не пустят в Штаты, если заподозрят у него малярию.
— У него может быть малярия? — спросила Марина.
Доктор Буди посмотрела на нее, но промолчала.
— Мы в тропиках, — ответила Нэнси. — Малярия может быть у кого угодно.
— Только не у нас, — заявила доктор Буди.
Марина вернулась к себе на веранду.
Вымылась в тазу и надела ночную рубашку миссис Бовендер. Рубашка была уже не очень свежая, но надеть ее после грубого платья было истинным блаженством.
Без Истера было тоскливо.
Марина открыла его ящик, который вместе с койкой принесли сюда от доктора Свенсон. Там, под перьями и камнем, похожим на глаз, лежало письмо от Андерса, в котором он обещал вознаграждение всем, кто поможет Истеру приехать в Миннесоту к Карен Экман. Еще она обнаружила на дне ящика не только паспорт Андерса, но и свой собственный. Вероятно, Истер хранил паспорта ради фотографий их обоих. На дне ящика она нашла и свой кошелек, билет на самолет и телефон. Она долго сидела с телефоном в руке, не решаясь его включить, а когда все-таки собралась с духом и нажала на кнопку, он не ожил.