На пороге ночи
Шрифт:
«Я не смогла установить с ней контакт, – подумала Санди. – Она нашла меня слишком легкомысленной, эмансипированной городской дамочкой, я это сразу почувствовала. Джудит попросту решила, что я морочу ей голову».
Санди встала, убрала досье в портфель, проверила, работает ли ее магнитофон, и вышла из бюро. Она не любила местное отделение ФБР, обстановка в котором ничем не отличалась от той, которая обычно царила в структурах финансовых компаний: подковерные интриги, кулуарные разговоры, безудержный карьеризм, засилье молодых волков с длинными зубами. Сейчас уже не в ходу были такие понятия, как профессиональный долг и честь мундира. Некоторые журналисты утверждали, что ФБР раскачивалось лишь в том случае, если дело было как следует раскручено в средствах массовой информации. Но когда молчало телевидение, разбирательство откладывалось на неопределенный срок или предавалось забвению где-нибудь на региональном уровне. Конечно, Санди было трудно отделить правду от вымысла, ведь она не состояла в штате и до ее сведения доводилось далеко не все. Нередко она замечала, что разговоры смолкали в ее присутствии, но очень скоро к этому привыкла.
Сев в машину и еще раз убедившись, что взяла с собой все необходимое, Санди поехала в окружную больницу, где под наблюдением полиции находился Робин. Пока она нервничала в пробках, в ее голове вдруг возник образ Матайаса Миковски, который упорно маячил перед ее глазами, и Санди даже выругалась сквозь зубы. Она не выносила своего шефа, хотя как мужчина он ее привлекал. Уверенные манеры сильного самца, лидера – все это вызывало у нее отвращение. Она была в ужасе от того, что сама оказалась до такой степени самкой, готовой попасть в ловушку изначально запрограммированных потребностей своего пола. То же присутствовало и в подсознании членов первобытной орды тысячи лет назад. Привлекательный мужчина обещал быть хорошим производителем, сильный самец символизировал отважного воина, способного защитить свое племя… Господи! С тех пор прошли века, в наши дни космос бороздят ракеты, а человечество и поныне живет по предписаниям мозга пресмыкающихся.
Санди посмотрела на себя в зеркало автомобиля. Хуже всего, что от Миковски скорее всего не укрылось волнение, которое она испытывала в его присутствии. Все специальные агенты посещали курсы нейролингвистического программирования и неплохо разбирались в языке человеческого тела, в этих крошечных пустячках, которые выдают с головой: хлопанье ресницами, положение пальцев во время разговора, едва уловимые гримасы…
«Он знает, – думала Санди в отчаянии, – догадался раньше меня. До чего же я была идиоткой!»
Санди переживала это как свою ошибку, ущербность, унижающую достоинство и ставящую под удар ее профессиональные способности. Она просто ненавидела себя, когда влюблялась, и не хотела быть привязанной к кому-то трудноконтролируемым чувством. У нее не было любовника, постоянного партнера для интимных встреч. Время от времени, принимая участие в психологических конгрессах на другом конце страны, Санди использовала командировку для встреч с каким-нибудь незнакомцем в пятизвездочном отеле – единственная радость, которую она могла себе позволить. Возможность отдаться человеку, о котором она ничего не знала, была для нее спасением, любовные экспромты нисколько не роняли ее в собственных глазах. Случайный приятель мог заставить Санди выполнить любой его каприз (она и сама часто бывала инициатором откровенных сексуальных фантазий), а главное, подобный опыт не имел каких-либо последствий для ее жизни – Санди выбрасывала романтическое приключение из головы, как только оказывалась в самолете. Многие женщины, занимавшие ответственные посты, прибегали к такой практике непродолжительных отношений. Не случайно в Соединенных Штатах пышным цветом расцветали агентства, предлагающие «молодых людей для сопровождения». Деловая леди покупала их услуги, чтобы провести ночь «полного расслабления», после которой она оставалась самой собой, ничем не обремененной и не затронутой травмирующими эмоциями. «Достаточно принять душ и вымыться хорошим мылом, – однажды сказала ей пациентка, известный адвокат. – И вся любовь исчезнет в отверстии для слива воды. Нет, никто и никогда не будет мной управлять, не получит ни малейшего преимущества!» Некоторые женщины таким путем находили отца своего будущего ребенка – случайного избранника, встреченного в баре для холостяков. «Однажды и я так поступлю, – порой говорила себе Санди. – Подожду еще год-два. В сорок нужно решаться…» Этим человеком мог стать кто угодно, но только не Матайас Грегори Миковски. Только не он.
Наконец Санди добралась до больницы. Перед дверью палаты Робина дежурил мрачного вида полицейский. Чтобы обеспечить мальчику охрану, Миковски сыграл на том, что похититель мог продолжить преследование бывшей жертвы. Санди в это не верила. Войдя в комнату, она застала Робина за чтением. Нет, не комиксов – в руках ребенка была «Илиада» – потрепанный экземпляр, взятый в больничной библиотеке.
– Тебе нравится? – спросила Санди, чтобы начать разговор.
– Плохой перевод, – недовольно проворчал Робин. – Я мог бы перевести гораздо лучше.
Санди присела на стул с пластиковым сиденьем и открыла портфель. Ребенок не выглядел агрессивным или подавленным, как можно было ожидать.
«С ним придется нелегко», – подумала она, ощутив что-то вроде судороги в области солнечного сплетения.
Покинув больницу ровно через два часа, Санди вышла на улицу в полной растерянности. За время свидания с Робином она успела исписать почти весь блокнот и у нее сложилось впечатление, будто только что взяла интервью у инопланетянина. Санди решила вернуться в офис, чтобы привести в порядок свои мысли. Однако не успела она сесть за рабочий стол, как в кабинет без стука вошел Миковски. Ей тут же пришло на ум одно из определений слова «насилие» – вторжение куда-либо без разрешения.
– Ну как? – небрежно осведомился он. – Видела ребенка?
– Конечно, – ответила Санди. – Странный человечек. Тип личности, нацеленный на выживание.
– Что ты под этим подразумеваешь?
– Робин сопротивляется жизненным испытаниям с помощью собственной, разработанной им методики. Все, что с ним случается, он преодолевает, считая это своего рода экзаменом, которому его подвергают «настоящие родители». Выйти победителем благодаря ловкости или стойкости для него дело чести, триумф, который способен возвысить его в глазах «семьи». В сущности, чем больше он страдает, тем закаленнее и сильнее становится, в смысле преодоления испытаний. Ребенок все еще не переключился на реальность и живет во власти своей «королевской» фантазии. Старая песенка: он наследник трона, у нас будут серьезные неприятности, если мы тотчас не отправим его домой к настоящим родителям, разрыв дипломатических отношений, угроза войны с Южной Умбрией, его родиной, и так далее в том же роде.
– Мальчишка не верит, что он сын Джудит Пакхей?
– Нет, все еще нет. Робин продолжает цепляться за свою теорию. «Выход во внешний мир» – это его собственное выражение – непременная составляющая ритуала инициации, знаменующего собой окончание детства. Представляешь, он просветил меня, что подобные обычаи существовали у некоторых племен в долине Амазонки.
– Его по-прежнему заносит?
– Что поделать, так он защищается от враждебного мира, создавая себе панцирь псевдореальности. Робин прячется под этим панцирем, символизирующим для него возвращение в «родной дом». Ясно, что в семье Пакхей не все гладко. Интересно, собирается ли мать навестить его?
– Джудит сказала, что у нее совсем нет времени: у старика односторонний паралич, и она не может оставить его ни на минуту. По-моему, она попросту не желает, чтобы парень возвращался домой. Чего-то боится. Больше всего я сейчас хочу знать, куда Робин все-таки направлялся? Он тебе что-нибудь говорил?
Санди сделала вид, что раскладывает бумаги на столе. Женщине совсем не нравилась та роль, которую определил ей Миковски.
– Да… – неохотно призналась она. – По крайней мере ему кажется, что он знает, куда идти. Адрес якобы был ему передан во сне, что довольно типично для фантазмов [11] .
11
Фантазм – термин, применяемый в психоанализе для обозначения видений, образов, возникающих во время галлюцинаций или сновидений.
– Он сообщил тебе адрес?
– Нет… пока нет.
– Пообещай, что мы его туда отвезем. И это даже не будет ложью: мальчишка нам нужен, чтобы опознать дом и его владельцев.
По лицу Санди пробежала тень.
– Слишком суровое испытание для детской психики, – сказала она. – Когда мы прибудем на место, может произойти одно из двух: либо система психологической защиты, ограждающей сферу сознания, разрушится и Робин, столкнувшись с реальностью, впадет в глубокую депрессию или даже аутизм, либо будет по-прежнему придерживаться своей фантазии, видя в нас агентов некой политической структуры, стремящейся разделаться с несчастным королем в изгнании. И в том и в другом случае это может для него плохо кончиться.