На пороге Нового Завета
Шрифт:
Три цикла бесед - наиболее оригинальная часть книги(10). И естественно возникает вопрос о создателе "второго" Иова: кто он был поэт или философ, вложивший в уста идумейского патриарха и его друзей слова, которые не перестают волновать людей по прошествии веков?
По обычаю многих восточных писателей он не открыл своего имени, он даже не доставил в заголовке имени Соломона или кого-либо из других авторитетов древности. Это еще более таинственная личность, чем Второисайя, который хотя бы намекал на события своего времени.
И все же некоторые догадки и предположения и об авторе "Иова" выдвинуть можно. Прежде всего - когда он жил? Из книги видно, что поэт знаком с учением Иеремии и Иезекииля
Книга не могла быть написана позднее III века до н. э., ибо тогда в Израиле уже рождается "чаяние воскресения мертвых", которого автор "Иова" не знает. Следовательно, наиболее вероятной датой составления книги можно считать конец V- начало IV века (11). Написана она, по-видимому, в Иерусалиме. На это указывает изысканный литературный стиль драмы, который трудно предполагать у жителя провинции.
Бесспорна широкая образованность поэта, его знакомство с литературой Египта, Финикии и Вавилона. Описания природы предполагают обширную осведомленность автора о чужеземных странах. При всем этом он - иудей, всецело проникнутый духом Писания. В его книге ясно ощущается дух псалмов и пророческих книг. Это, однако, нисколько не лишает поэму своеобразия. Язык ее ярко индивидуален, что проглядывает даже за традиционными литературными приемами (в книге свыше семидесяти слов, нигде больше не встречающихся на страницах Библии).
Вполне возможно, что автор "Иова" сам пережил какую-то трагедию. Может быть, именно поэтому его герой говорит о страдании с таким жаром и болью. Были попытки связать эту тему с тяжким жребием Израиля, но, как уже было отмечено, в книге речь идет о судьбе личности, даже не об иудее, а о человеке вообще. Произведение родилось из опыта жизненной катастрофы и опыта веры его создателя.
То, что "Иову" суждено было войти в Священное Писание - не случайность. Библия охватывает все аспекты бытия человека перед лицом Божиим. Было бы огромной потерей, если бы в хоре ее голосов не звучал вопрошающий и страдальческий голос Иова.
Семь дней не произнося ни слова, сидели друзья вокруг поверженного. Но вот Иов неожиданно первым нарушает молчание, восклицая:
Да сгинет день, в который рожден я, и ночь, что сказала: "зачат муж!"...
Зачем не умер я при исходе из чрева и не сгинул, исходя из недр?
Иов 3,3,11
Это как бы сигнал к восстанию. Иов загнан к самому последнему пределу, где гаснет разум и остается один крик...
Что скажут ему друзья? Ведь он бросил вызов и им, мудрым, набожным и уверенным в правильности всего происходящего.
Ответы друзей и сетования Иова - это не драма в античном смысле слова. Перед нами скорее серия монологов, произносимых в присутствии слушателей. Порой собеседники почти игнорируют друг друга и обращаются либо к невидимой аудитории, либо к самому Богу. Здесь нетрудно увидеть спор автора с самим собой. Он как бы разделился, но каждое из его воплощений имеет свои черты и свое отношение к спору. Почтенный Элифаз Теманский олицетворяет дух исконного благочестия и традиции. Он говорит вдохновенно и искренне, хотя в нем видны и узость, и самоуспокоенность. Билдад меньше склонен к размышлениям, духовный опыт его беднее. Он бездумно принимает веру отцов и глух ко всем сомнениям. Софар уже не просто отбрасывает их, но переходит в открытое наступление, считая любое роптание признаком нечестия. Сам же Иов человек, раздавленный своим горем, уставший от елейных слов и взыскующий Бога Живого, от Которого только и ждет разрешения всех мук. В его речах, как в фокусе, собрана вся боль мира. Зачем?
– без конца спрашивает он, изнывая в приступах невыносимой тоски.
Здесь уже нет речи о споре Сатаны с Богом и искусе. Эта тема исчерпана и фактически оставлена. Проблема обнажена до основания во всей своей остроте. Личное крушение Иова приводит мудреца к раздумьям о скорбях всего человечества, особенно - о страданиях невинных. Эта тема издавна сопровождала религиозную мысль древнего и нового мира. Но с Книгой Иова по беспощадности и силе, с какой в ней ставится вопрос о страдании, можно сравнить лишь произведения Достоевского. Для него самой страшной загадкой является страдание ребенка. Автор же "Иова" берет пример не менее страшный: горе беспомощного старика, для которого уже нет никакой надежды, нет будущего. Он ничем не защищен и сознает, что ждать ему больше нечего. Всю жизнь трепетал Иов, предчувствуя беду, и вот она пришла:
Ведь то, чего я ужасался, постигло меня, и чего я боялся, приходит ко мне.
Нет мне затишья, нет мне покоя, и нет мне мира!
Иов 3,25-26
Страдание ставит человека перед всем, что не есть он сам, как перед непонятной, почти враждебной силой. Он видит бессмыслицу зла, абсурдность мира, которые ужасают его душу и с которыми он не хочет, не может примириться. Стоик вел бы себя иначе, но потому лишь, что Бог и "равнодушная природа" для него, по существу, одно и то же. Его Божество подобно водопаду, который уносит человека, чтобы снова вернуть его в круговорот мироздания. Иов же - сын веры - знает о Сущем иное, и потому-то он столь дерзок в своем мятеже и неотступен в требовании, мольбе и призыве...
Глава одиннадцатая
ДВА ИОВА
1. Талмуд. Бава Батра, 16 а.
2. Иез 14, 14, 20. Даниэль - в данном контексте не пророк Даниил, а древний финикийский царь. В раннехристианской традиции Иов почитался историческим лицом. См : J. Danielou. Les saints paiens de l'Ancien Testament. Paris, 1955, р. 110.
3. См.: H. Lusseau.
– RFIB, v. I. р. 653.
4. Эдомитское происхождение Книги Иова отстаивал Л. Каценельсон (ЕЭ, т. VIII, с. 773-774). Р. Пфейффер лишь указывает на Эдом как родину легенды об Иове (Zeitschrift fur die alttestamentische Wissenschaft, 1926, 44). Православный библеист Юнгеров идет еще дальше, считая Кн. Иова переводом с арабского (см. Я.Юнгеров. Происхождение Книги Иова - ПС, 1906, Э 3, с. 336-339). Но органическая связь Кн. Иова с прочими частями Библии и включение Кн. Иова в канон доказывают, что автором книги был иудей.
5. Добродетели Иова, согласно общепринятому толкованию, указывают на его праведность по отношению к себе (там - непорочен, или прост, целен), к людям (яшар - справедлив, прям, добродетелен) и к Богу ("богобоязнен и далек от зла").
6. Сыны Божий - древнее название ангелов, заимствованное из ханаанской терминологии (Пс 28, 1; 88, 7). Сатана, или Противящийся, находится среди них. Его отношение к Богу неясно. Но его роль может быть понята в сравнении с ролью других ангелов, исполняющих негативные функции (напр., ангел-губитель: Исх 12, 23, ср. 2 Цар 24, 16; 4 Цар 19, 35; Пс 77,49). См.: H. Ringgren. Israelite Religion. London, 1966, р 313. Есть основание полагать, что образ Сатаны родствен образу ангела смерти Самаэля существа среднего между ангелом и демоном. О нем говорят иудейские источники последних веков до н. э. См.: Е. Воронцов. Сатана как ангел смерти - ВР, 1907, Э 3, с. 287. Попытку истолковать образ Сатаны в Кн. Иова в духе позднейшей демонологии см.: А. Глаголев. Ветхозаветное библейское учение об ангелах. Киев, 1900, с. 628-659.