На пороге Нового Завета
Шрифт:
Покровителями и защитниками нации считались духи: Пенаты и Лары, которых чтили еще до основания Рима. Им вручали попечение о семьях, кланах и самом Городе. Когда был побежден Ганнибал, говорили, что из Италии его изгнали Лары.
Civitas олицетворяли, однако, не божество и даже не царь, а вся совокупность "римского народа", связанного родством, обрядами и правилами поведения. На civitas смотрели как на одно из совершеннейших воплощений Нумена. Несмотря на свою связь с землей, латинянин ставил Город выше природы. В основе римского мировоззрения лежал не космический миф, как у восточных народов, а миф, если угодно, социальный, государственный. Все легенды Лациума говорили только о людях и их гражданской общине.
Характерно, что "человеческие
Любовь к отечеству почиталась высшей добродетелью. Отдельная личность рассматривалась в Риме как нечто вторичное, подчиненное целому. Должно о благе отчизны сперва наивысшем подумать,
После - о благе родных, а затем уже только о вашем. Этот принцип хорошо знаком нашему веку. Так, например, катехизис итальянских фашистов начинался как пародия на Моисеев Декалог: "Я, Италия, твоя богиня, да не будет у тебя других богов, кроме меня". Разумеется, в такой обнаженной форме патриотизм был чужд даже древним язычникам, но, очевидно, зачатки обожествления государства появились в Риме довольно рано.
Как правило, культ государства выливается в поклонение вождям и монархам. Римляне раннего периода прошли и через эту стадию. Они приписывали своим царям сверхъестественные свойства и, следовательно, были близки к созданию священной автократии. По рассказу Плутарха, Ромул совершал магические обряды, призванные охранять Город от врагов. Сказание о таинственном "царе леса", который удерживал власть лишь до тех пор, пока способен защищать себя, несомненно, связано с верой в колдуна-предводителя. Считалось, что от царя зависит урожай, и поэтому царем может быть только сильный, здоровый человек. Всякий, одолевший его, получал в свою очередь право стать царем.
Обычай этот воскрешает мир первобытной старины: царство табу, ворожбы и древнейшей магии. Не случайно Дж. Фрэзер начал свой знаменитый труд по доисторической религии с латинской легенды о "царе леса".
Однако идея сакральной монархии угасла в Риме, едва зародившись. Воскреснуть ей суждено было только в эпоху императоров. При первых же царях ее развитию воспротивились патрицианские роды. Они упорно отстаивали mos majorum, "обычай предков", то есть порядок, при котором гражданский совет и народ правят сами согласно закону. Монархи же были оставлены в роли выборных людей и распорядителей культа. А с появлением жреческих коллегий они лишились и своей монополии в сфере гражданских обрядов.
Предание относит эту реформу к правлению Нумы Помпилия (715-673), преемника Ромула. Выходец из сабинского племени, он, как говорят, отличался благочестием и мудростью, за что был единогласно избран царем (14). И именно Нума сделал больше всего для ограничения прав монарха.
Тертуллиан сравнивал этого первого религиозного законодателя Рима с Моисеем. Однако важно отметить, что созданный Помпилием порядок вовсе не вытекал из воли богов, а являлся плодом государственного разума. По всему видно, что Нума действовал только от собственного имени и руководствовался в первую очередь пользой граждан (15). Правда, сохранилась легенда, будто при решении дел Нума получал советы от своей возлюбленной нимфы Эгерии. Но, по-видимому, тут мы встречаемся с отголоском какого-то архаического обряда, в котором царь выступал в роли супруга лесной богини (16). В остальном же Нума был вполне земным политиком и устроителем.
Вначале он, как говорит Плутарх, опасался тех "отчаянных и воинственных людей, которых занесло в Лациум отовсюду", и решил, что необходимо упорядочить их быт. Для этого он закрепил границы наделов, определил число праздников, а также ввел твердый календарь. Зная, что "направить и обратить к миру этот гордый и вспыльчивый народ очень нелегко", царь замыслил смягчить его нравы и увлечь церемониями, процессиями и торжествами в честь богов (17).
Нуме приписывают сооружение маленького святилища бога Януса-двуликого стража порогов и границ. В дни мира двери его затворялись, а когда шла война, они стояли открытыми в знак того, что божество вышло для несения караула.
Едва ли возможно восстановить сейчас полную картину преобразований Нумы, но главное, чего он достиг, было приведение старых ритуалов в систему и учреждение жречества. Теперь не только хозяин дома или монарх могли приносить жертвы: для этого были выделены особые государственные служители культа.
Люди, обращавшиеся к ним, не искали назидания или откровения мистических тайн. Жрецы Рима не были ни наставниками веры, ни мудрецами, постигшими высшее знание. И меньше всего они походили на египетских жрецов или индийских брахманов. Один историк удачно назвал их "священными юрисконсультами", поскольку они были лишь чиновниками, знатоками обычая. В обязанность старших жрецов, понтификов, входил надзор за общественными работами, строительством мостов и проведением праздников. Фламины были приставлены к алтарям Юпитера и других главенствующих богов.
Исключительно важные функции принадлежали авгурам, жрецам-гадателям, которые определяли будущее по полету птиц, блеску молний и другим приметам. Никакое государственное предприятие не обходилось без них. Однако политической власти авгуры не имели. Как и прочие жрецы, они состояли на службе у нации. Тем самым реформа Нумы, с одной стороны, лишила монархов жреческих привилегий, а с другой - закрыла путь иерократии.
Отношение римлян к закону не было чисто светским. Самая приверженность порядку вытекала из веры в его высший смысл. Блюстителем клятвы считался Юпитер, и его гнева должен был страшиться каждый изменник. По словам Тита Ливия, "мысль о вмешательстве божественного Провидения в человеческие дела с таким глубоким благочестием запала в сердца всех людей, что, несмотря на близость страха перед законами и наказаниями, государством управляли только вера и религиозная клятва" (18).
Даже если это утверждение историка и преувеличено, есть основания считать, что нераздельность гражданского и религиозного духа благотворно сказывалась на нравственной жизни римлян.
Их традиционные добродетели: верность, честность, скромность, мужество, уважение к старшим-повсюду вызывали удивление. Жители Лациума гордились тем, что враги могли, связав словом, отпускать на веру их пленных, зная, что те непременно вернутся. На подобных рассказах воспитывали молодое поколение.
Из идеи fides, верности, вырастало и римское право-этот прекрасный плод римской культуры, право, которое и поныне играет роль в борьбе с деспотизмом властей и произволом масс. Будучи по форме секулярным, оно имело и религиозные корни. Нужна была вера в то, что юридическая щепетильность угодна богам. "Право,-замечает известный историк Фюстель де Куланж,родилось не из идеи справедливости, а из религии" (19). Судебная казуистика первоначально была частью обряда, и нарушить ее считали таким же кощунством, как изменить любую из частей ритуала.
Однако, питая гражданское и правовое сознание Рима, религия его сама сильно пострадала от развития юридического духа.
Формальный долг как главный стимул действия воцарился у латинян и в области веры, обедняя и сковывая ее. Предстоя Высшему, человек только выполнял своего рода повинность. Сердце его при этом оставалось почти безучастным. Римская молитва едва ли даже заслуживает этого названия; она ограничивалась механическим произнесением формул и предписанными жестами. Цицерон с полным правом говорит, что "вся религия римского народа разделяется на жертвоприношения и гадания". Ее считали неотъемлемым элементом гражданского строя. Человек, небрежный в ритуалах, рисковал оказаться в числе врагов государства.