На пороге соблазна
Шрифт:
Сперва из-за криков за стеной и лающего, требующего заткнуться, вопля. А затем от прозвучавшего приказа, который тело поспешило выполнить раньше, чем его пробрал до костей ледяной тон преподавателя.
— Все встали и молча пересели на пол у окна в дальнем углу. Выключили телефоны. Молча. Лукашин и вы, — кивнув мне и Климу, Дегтярев показал нам на тумбу, стоящую на возвышении трибуны, и дверь, сопроводив этот жест скупым: — Взяли и за мной.
Сам же сгреб в ладонь ключ от аудитории и процедил сквозь зубы застывшим у стола Резкой и назначенной моим «адвокатом» девушке:
— Молча. На пол.
Наклонив и подняв тумбу, мы с Климом потащили ее к двери, которую преподаватель закрыл на замок. Опустили на пол, шкрябнув краем по облупленной краске полотна. И поспешили к уже сидящим на полу студентам.
— Ни звука и без паники, — все тем же требующим повиновения тоном произнес Дегтярев. Окинул всех тяжёлым взглядом и задержал его на мгновение на сидящей за Климом девушке. — Ни звука, — повторил и достал телефон из кармана пиджака. Набрал короткий номер и приложил к уху. — Добрый день. Дегтярев Олег Андреевич. Выстрелы в корпусе Южного федерального университета. — Отчетливо прозвучавший адрес. Пауза. — Четыре. Да. Третий этаж. Точно не могу сказать. Рядом с аудиторией тридцать три двенадцать. Да. Да. Тридцать пять. Да. Нет. Спасибо.
— Олег Андреевич, — вопросительно протянул кто-то у меня за спиной и осекся после ледяного:
— Ни звука. Это не учебная тревога. Вы в безопасном месте. Силовики в курсе произошедшего. Сидим и ждём. Молча.
Выделив интонацией последнюю фразу, Дегтярев проверил, как стоит тумба, и опустился на пол рядом с ней. Глянул на часы на запястье и прижег раздраженным взглядом решившую подать голос девушку, кажется, Романову.
— Олег, — произнесла она шепотом, пихая Клима в бок, чтобы тот сдвинулся. — Ты… вы… — сбивчиво поправилась и юркнула обратно, услышав рычащее:
— Романова, тебе что-то не ясно?
— Все мне ясно, — огрызнулась она. — Мы у окна, а сам…
— Аська, заглохни, — шикнул на девушку Клим, а затем, повернув голову к Резкой, тронул ее за плечо, привлекая внимание, и дёрнул подбородком, спрашивая, как она.
Краем глаза увидев ответное движение, я невольно зацепился взглядом за покрасневшее запястье Амели и перевел его на свои пальцы. Сжал их, повторяя хватку на левой руке, и вновь посмотрел на Резкую. Которая уставилась в точку на стене напротив и принялась тереть след от моего прикосновения, будто это подзуживающая и не дающая покоя рана.
Украдкой, стараясь не привлекать к себе внимания, Резкая то чесала запястье, то терла его подушечками пальцев. А меня, наблюдающего за этим, коробило и выворачивало наизнанку от повторяющейся, зациклившейся намертво мысли, что трогать Резкую нельзя.
Сидя на полу аудитории, я смотрел на то, что делает Амели и проваливался в какой-то густой, осязаемый кожей кисель. В нем, отсеивающем звуки и обостряющем ощущения, мне стало казаться, что все, чего я касался, задевая Амели с момента нашей встречи, расцвечивается бордовым. Я сморгнул, пытаясь избавиться от этого наваждения. Тряхнул головой, отгоняя стоящий перед глазами морок, но даже встретившись взглядом с Резкой, ничего не исчезло. Наоборот. Стало только хуже. Будто кисель, в котором я застрял, протянул ниточку от запястья Амели к моему, и оно вспыхнуло ноющим дискомфотом.
Не разрывая взгляда, под которым кожа зудела с каждой секундой все сильнее, я одними губами спросил: «Ты как?». Опустил глаза на покрасневшее запястье Амели, намекая ей посмотреть туда же, и после, когда мы снова встретились взглядом, виновато пожал плечами. А через мгновение дернулся от внезапно оглушающего выстрела и последовавших за ним криков.
Там, за стеной, кто-то стонал от боли и умолял всех отпустить. Кто-то захлебывался от слез и просил позвонить маме.
За стеной.
Не в нашей аудитории.
Но здесь все, как один, вжались в угол, и я пихнул Клима в бок, прошипев ему:
— Сдвинься. Резкую зажмут.
И может, не толкни я парня, он и сам бы вспомнил об Амели и ее фобии. Но сейчас, посмотрев на меня удивленными глазами, Клим кивнул и сместился в сторону. А затем, когда я жестом показал сидящему справа от Резкой ботанику, чтобы он свалил, и пересел на освободившееся место, уставился на меня, как на привидение. Что никак не повлияло на продолжение.
Оказавшись с двух сторон от Амели, мы с Климом, не сговариваясь, отвоевали ей небольшой клочок пространства. Так же, не сговариваясь, притушили взглядами возмутившихся и решивших подать голос. После, глянув на Дегтярева, аккуратно опустили парту на бок и сдвинули ее, закрывая Резкую и тревожно поглядывающую на преподавателя Романову.
«Все будет хорошо», — пообещал я, заглянув в глаза Амели. Стянул с себя толстовку и, сложив ее, протянул изумившейся девушке.
«Под задницу подложи», — объяснил свои действия жестами и улыбнулся, увидев похожие манипуляции со стороны Клима, но для Романовой, а затем и у прозревших о банальной заботе других парней. Кто-то даже вспомнил о принесённой на пару бутылке воды, которую отдали девушкам.
И я не удивился, когда Романова, сделав глоток, протянула бутылку Амели, а она передала воду Климу. Не удивился его решению оставить недопитое на потом и даже немому предложению Романовой поделиться водой с преподавателем. Все это, само собой разумеющееся, в принципе не могло удивлять. Как и привлекающее внимание прикосновение любого из сидящих в аудитории. Любого, но не Резкой.
Когда она коснулась моего локтя, я даже не понял, что Амели задела меня не случайно. Я не обратил внимания на этот секундный контакт и лишь после второго, более ощутимого тычка, повернулся к девушке.
— Там Дима, — на грани слышимости выдохнула она, заглянув мне в глаза.
— Где?
— В той аудитории, — произнесла Амели и показала на стену, за которой звучали выстрелы, а сейчас повисла подозрительная тишина.
— Уверена? — спросил я, ища хоть что-то, чем можно будет успокоить Резкую.
Резкую, которая слышала выстрелы и крики. И кивнула так, что не осталось никаких сомнений — ошибки быть не могло.
Блядь! Думай, думай, думай!
— Мы перед парой встретились в коридоре, — решила добавить Амели.
— С ним все в порядке, — прошептал я, стараясь убедить Резкую.
— А если… — вопросительно начала она и дернулась от того, что я накрыл ее пальцы своей ладонью и повторил чуть громче и злее:
— С ним все в порядке, Амели. Дымыч не идиот, чтобы лезть на рожон. Особенно, когда он знает, что его невеста здесь и будет дёргаться. Выдыхай, Резкая.