На пороге соблазна
Шрифт:
Поддаваясь слепому страху и теряя способность мыслить.
Дыхание Лукашина опаляет мои губы. Его язык мажет по ним, напоминая рецепторам об уже знакомом им вкусе.
Зубы зло цепляют подбородок, соскальзывают ниже, впиваются в шею.
Клеймят, оттягивая кожу и тут же отпуская ее.
Два вздоха — мой и Лукашина — вновь сталкиваются, смешиваются, взрываются на наших губах.
Я упираюсь ладонями Никите в грудь, но не прикладываю достаточной силы, чтобы оттолкнуть. Отвлекаюсь на новый раунд борьбы наших языков. Сознание плывет. И если разум
Все закончилось так же быстро, как и началось.
Лукашин шарахнулся назад, словно силой заставляя себя оторваться от меня и сбежать на безопасное расстояние.
Воцарилась тишина. Из звуков — только наше прерывистое дыхание вразнобой.
— Теперь тебе будет с чем сравнивать, — хрипло выдохнул Никита, старательно избегая встречи с моим ошарашенным взглядом. — Твои ключи.
Я посмотрела на его протянутую ладонь. Сгребла на груди распахнутую куртку. И, на ощупь отыскав дверную ручку, выскочила из квартиры.
Глава 38. Никита
Выдох…
Вдох…
Выдох…
Вдох…
Никто никуда ни за кем не идет.
Никто ничего не станет отдавать.
Никаких сейчас.
После.
И снова выдох, а за ним вдох.
Жалкая попытка включить голову и успокоиться, когда внутри клокочет от злости и бешенства.
Сосались мы… Как же… Сперва “проверить” решила, а теперь оказывается мы «сосались»... Ну да. Других вариантов быть не может. Я же нихрена не вижу.
— И конечно же мне никто не отвечал, да?! — взорвался я, грохнув кулаком по стенке шкафа. — Показалось мне, да?!
Повторив удар и не почувствовав никакого облегчения, я мысленно прокрутил слова Резкой по поводу наших поцелуев. И слетел с тормозов.
Мне хотелось догнать Резкую и всучить ей ключи от Доджа. Впиться в губы Амели и зацеловывать ее до тех пор, пока она не признает, что «проверка» выключает голову не мне одному.
Нам обоим.
Но нет. Мы же просто пососались.
Оглянувшись, я увидел биту и направился за ней. Поднял и, примерившись, расхерачил зеркало на двери шкафа-купе. После наткнулся взглядом на приставку, в которую залипали с Димоном, и разбил ее вдребезги. Дальше обрушил конец биты на плазму, а с нее переключился на полки и горшки с декоративными цветами.
Я крушил все, что попадалось мне под руку. Пинал осколки и искал, что ещё можно разбить, чтобы выместить свою злость. Только она не угасала. Наоборот, вцепилась в меня мертвой хваткой и раз за разом подкидывала обвинения Резкой.
Я сидел и нашептывал Дымычу, кто такая его Лилечка? Нахуй вазу.
Я лезу в ваши отношения? Ноут, а что ты скажешь по этому поводу?
Для полной картины не хватало лишь упрека в том, что любимый и уважаемый не позвонил раньше. Ведь он не мог ныть о том, как ему плохо, и наотрез отказываться звонить Лилечке! Ведь это я отговаривал Дымыча набрать ее
— Разве могло быть иначе, когда крайний я?
Я рассмеялся и, обведя взглядом перевёрнутую вверх дном квартиру, швырнул биту на пол. Прошел по усыпанному осколками стекла и пластика полу до холодильника и достал из него початую бутылку виски. Глянув на которую до зубовного скрежета захотелось стереть из памяти все, что связано с Резкой. Особенно вкус ее губ.
Пригубив из горлышка, я провел языком по губам, надеясь смыть алкоголем послевкусие поцелуев. А затем, повторив глоток и вновь облизав губы, зашелся смехом от того, что раньше нажрусь в хлам, чем притуплю уже проникшее под кожу.
Я чувствовал, как отвечала мне Резкая у себя дома. Слышал, как в ее дыхании просыпается интерес. И слова о том, что Амели проверяла свои ощущения, неожиданно заиграли новыми красками.
Она проверяла свои ощущения со мной.
И сегодня, когда я забыл про нежность и позволил себе целовать так, как хочу, не было ни единого намека на панику.
Растерянность.
Удивление.
Но не паника.
И ключ от Чарджера — нихрена не про оставить в покое «идеальные» отношения.
Скорее оправдаться за прозвучавшее «устраивало». Обман, которым Резкая успокаивала себя до моего появления. А после — ключ в обмен на иллюзию безопасности и защищённости, которыми с Авдеевым не пахло. Чтобы плыть с ним по течению и не пытаться что-то менять.
А чем я лучше?
Кто собирался купить миндальный ликер, что обмануть себя? Кто слушал нытье Авдеева и советовал ему поговорить с Амели, но не поговорил с ней сам?
Я сделал глоток виски, забивая им горький привкус услышанных обвинений Дымыча, а затем провел языком по губам и криво усмехнулся.
Холодная? Бред.
Неправильная? Факт.
И дальше сотни упрёков, но ни одного действия, чтобы разобраться, почему Амели не такая, как все. Потому что их обоих устраивало то, что есть. А меня — нет.
Поцелуй, но «проверка».
Поцелуй, но «сосаться».
Осознавал ли я, что одним поцелуем перечеркну дружбу с Дымычем? Да.
Целовал ли для того, чтобы разрушить их отношения? Нет.
Это можно было сделать гораздо проще и раньше. Хватило бы демонстрации видео на приеме, но, один черт, нет. Я отошёл в сторону и оставил Резкую в покое. Я думал, что у меня получится не замечать ее тайны и секреты. После — не обращать внимания на то, что она проникла мне под кожу и пропитала лёгкие запахом кофе и миндаля. Въелась в мои губы теплом своих губ и запустила себя по моим венам, нервам, мышцам.
Диагноз: «Резкая головного мозга».
***
Ещё вчера, когда перегонял Чарджер с уличной парковки на подземную, меня посетила странная мысль о схожести Доджа с его хозяйкой. И вроде бы я проехал несколько метров. Вроде бы логичным казалось, что Резкая выбирала и доводила машину под себя. Но стоило выехать на Кошаке утром и прокатиться на нем, прислушиваясь к ощущениям, я убедился в том, что мне не показалось.