На последнем берегу

Шют Невил

— В Олбери? Это всего миль двести к северу.

— Знаю. По-моему, суббота через две недели — слишком поздно.

— А мы, по-вашему, скоро подхватим эту болезнь, Джон? — спросил Питер.

Физик коротко взглянул на него.

— Я уже подхватил. И вы тоже. Все мы ее подхватили. Вот этой двери, гаечного ключа — всего, за что ни возьмись, уже коснулась радиоактивная пыль. Она в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую пьем, в листьях салата, даже в беконе и яйцах. Теперь все зависит от сопротивляемости организма. У людей наименее выносливых признаки лучевой болезни

вполне могут проявиться недели через две. А то и раньше. — Он чуть помолчал. — Я считаю чистейшим безумием откладывать такие важные гонки на две недели. Сегодня состоится заседание комиссии, там я все выскажу. Какое же это состязание, если у половины гонщиков начнется рвота и понос. Тогда просто-напросто выиграет парень, наименее чувствительный к радиации. Так ведь гонки устраиваются не для этого!

— Наверно, вы правы, — сказал Дуайт.

Он оставил Осборна и Холмса в гараже, потому что условился пообедать с Мойрой. Джон Осборн предложил Питеру пообедать в клубе «На природе»; немного погодя он вытер руки чистым лоскутом, снял комбинезон, запер гараж, и они поехали через весь город в клуб.

— Как ваш дядюшка? — спросил по дороге Питер.

— Он со своими приятелями изрядно поубавил клубные запасы портвейна, — сказал физик. — Конечно, он уже не так здоров. Вероятно, за обедом мы его увидим, он теперь бывает в клубе почти каждый день. Конечно, это стало проще, раз он опять ездит на своей машине.

— А бензин где достает?

— Бог его знает. Вероятно, у военных. Откуда теперь у всех берется бензин? Думаю, он продержится до конца, хотя поручиться не могу. Пожалуй, портвейн поможет ему протянуть дольше нас с вами и еще очень многих.

— Портвейн?

Джон Осборн кивнул.

— Видимо, спиртное усиливает нашу сопротивляемость радиации. Вы этого не знали?

— То есть, если хорошенько проспиртоваться, будешь жить дольше?

— На считанные дни. Дядюшку Дугласа, пожалуй, раньше хватит удар. На прошлой неделе я уж думал, портвейн его одолевает, но вчера он выглядел очень недурно.

Они поставили машину перед клубом и вошли. Дул холодный ветер, и сэр Дуглас Фрауд устроился в зимнем саду. Он беседовал с двумя старыми приятелями, рядом на столике ждал бокал хереса. Завидев вошедших, он хотел было встать, но по просьбе Джона отказался от попытки.

— Что-то я становлюсь неповоротливый, — сказал он. — Придвигайте стулья и выпейте хересу. С полсотни бутылок амонтильядо еще осталось. Нажми вон кнопку.

Джон нажал кнопку звонка и вместе с Питером подсел к дядюшкиному столу.

— Как ваше здоровье, сэр?

— Да так себе. Наверно, тот лекарь был прав. Он сказал, если я вернусь к прежним привычкам, мне не протянуть и полгода, и это чистая правда. Но и он протянет не дольше, и ты тоже. — Старик хихикнул. — Говорят, ты добился, чего хотел, — выиграл автомобильные гонки.

— Не совсем, я пришел вторым. Но теперь имею право состязаться за Большой приз.

— Ну, смотри не разбейся. Хотя, в сущности, какая разница. Слушай, тут кто-то рассказывал, что уже дошло до Кейптауна. По-твоему, это верно?

Племянник кивнул.

— Да, верно. У них это уже несколько дней. Хотя радиосвязь еще не прервалась.

— Значит, до них дошло раньше, чем до нас?

— Да, так.

— Значит, вся Африка уже кончилась или кончится раньше, чем это дойдет до нас?

Джон Осборн усмехнулся.

— Ждать недолго. Похоже, примерно через неделю всей Африке конец… Насколько мы могли установить, под занавес темп убыстряется. Трудно сказать, ведь когда в каком-то месте вымерло больше половины населения, связь обычно обрывается и мы уже не знаем толком, что происходит. К тому времени обычно перестают работать электростанции и все прочее, иссякает продовольствие. Видимо, оставшаяся половина жителей вымирает очень быстро… Но, как я уже сказал, что происходит в конце, мы точно не знаем.

— Ну, я полагаю, оно к лучшему, — рассудил генерал. — Скоро мы и сами узнаем. — И прибавил не сразу: — Значит, была Африка, да вся вышла. Когда-то, младшим офицером, еще до первой мировой войны, я там недурно проводил время. Только мне всегда был не по вкусу этот ихний апартеид… Стало быть, мы кончимся последними?

— Не совсем, — возразил Джон. — Но последний из больших городов будет наш. Уже есть случаи заболевания в Буэнос-Айресе и Монтевидео и два-три в Окленде. После нас еще недели две просуществуют Тасмания и южный остров Новой Зеландии. После всех умрут индейцы на Огненной Земле.

— А что с Антарктидой?

Физик покачал головой.

— Насколько нам известно, там сейчас никого нет. Но это не значит, что всей жизни на Земле настал конец. Ничего подобного. Здесь, в Мельбурне, жизнь будет продолжаться еще долго после нас.

Все изумленно уставились на него.

— Какая жизнь? — спросил Питер.

Джон Осборн весело улыбнулся.

— Кроличья. Самое жизнестойкое существо, насколько мы знаем, это кролик.

Багровея от гнева, генерал Фрауд выпрямился в кресле.

— То есть как, нас переживут кролики?

— Вот именно. Примерно на год. Их сопротивляемость радиации примерно вдвое выше нашей. На будущий год кролики расплодятся по всей Австралии и станут поедать все, что растет на полях и в огородах.

— Так, по-твоему, кролики нас обставят? Будут жить припеваючи, когда мы все перемрем?

Джон Осборн кивнул.

— И собаки нас переживут. Мыши продержатся еще дольше, но меньше, чем кролики. Насколько мы понимаем, кролики всех перещеголяют, они сдадутся последними. — Он помолчал. — Разумеется, под конец умрут все. К концу будущего года все живое сгинет.

Генерал снова откинулся на спинку кресла.

— Кролики! Мы их и стреляли, и травили, сколько сил и средств извели, а под конец, не угодно ли, они берут над нами верх! — Он повернулся к Питеру. — Нажмите кнопку, звонок у вас под рукой. Я перед обедом выпью коньяку с содовой. Нам всем сейчас не повредит коньяк с содовой.

Мойра Дэвидсон и Дуайт расположились за столиком в уголке ресторана и заказали обед. Потом она спросила:

— Вы чем-то озабочены, Дуайт?

— Не очень. — Он вертел в руках вилку.