На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков
Шрифт:
Водитель скептически пожал плечами. Тадж, подмигнув мне, уставился на шею мужчины. Тот внезапно начал хлопать себя по шее, жалуясь на невыносимых комаров. Я был уверен, что в машине комаров нет. Выходит, это Тадж создал воображаемых насекомых, которые донимали сейчас нашего водителя. Шея его действительно покраснела, как от укусов.
— Тадж, немедленно прекрати! — резко заявил Мастер. Очевидно, Тадж обладал способностью посылать энергетические лучи, которые раздражали людей. Он не стал продолжать свою глупую шутку и объяснил водителю, как проехать до развалин.
— Давайте побываем сначала у самого большого в мире камня, —
Мы проехали еще немного и свернули на дорогу, ведущую к храму Юпитера. И тут я буквально онемел от увиденного. Передо мной высилась огромная серая плита, идеально гладкая и обточенная. Нижняя часть ее была погребена под толщей песка. При взгляде на этот каменный блок, находившийся неподалеку от храма, становилось ясно, что перед вами — не природная формация, а продукт искусственной обработки. Но как мог попасть сюда этот камень? Кому удалось перенести его? Он был таким огромным, что камни египетских пирамид просто потерялись бы на его фоне. Монолиты Стоунхенджа, окажись они рядом, уже не показались бы нам внушительными и большими. К тому же этот камень был невероятно древним. Даже современным технологиям вряд ли бы удалось справиться с подобным гигантом, так что уж говорить о старинных инструментах!
— Сколько же он весит? — спросил я, пораженный увиденным.
— Почти две тысячи тонн, — ответил Мастер.
— Он же обработан вручную, правда? В природе не бывает таких ровных плит. Но тогда как он вообще мог попасть сюда? Людям это не под силу!
— Сделан-то он вручную, да, — ухмыльнулся Тадж. — Да только не человеческими руками.
В голове моей замаячила смутная догадка.
— Так кто же его сделал? — поинтересовался я.
— Ануннаки использовали это место для высадки на нашу планету, — объяснил Мастер. — Только им было под силу передвинуть подобную плиту. Существует еще шесть таких камней.
— А я могу сделать так, что эта плита взлетит, — похвастался Тадж.
— Ты спятил, — заявил я, раздраженный таким бахвальством.
— Хочешь посмотреть? — подначил он.
— Разумеется. Интересно, как тебе это удастся.
— Чудесно. Только сейчас тут полно людей. Мы вернемся около девяти. Люди уже разойдутся, и я покажу тебе, на что способен.
Поскольку минуло лишь четыре часа пополудни, мне стало интересно, чем мы будем заниматься все это время. Но у Мастера, разумеется, уже был наготове свой план.
— У нас полно времени, чтобы осуществить намеченное. Я хочу, чтобы ты встретился с Шейхом Аль-Хусейни.
Так я впервые познакомился с этим замечательным человеком, которому позднее предстояло стать моим учителем.
Мы вновь уселись в авто и поехали к дому Шейха. Это было скромное, маленькое жилище с толстыми каменными стенами. В глаза бросалась низкая дверь — типичная для арабских домов, населенных представителями среднего класса. Этому стилю следовали уже не один десяток лет, что объяснялось соображениями простой безопасности. Дело в том, что турки-завоеватели имели обыкновение врываться в жилища прямо на конях, если дверной проем был достаточно высок. Это позволяло им в мгновение ока перебить всех, кто находился в доме. Низкая дверь вынуждала всадника слезть с коня, что делало его куда менее опасным для обитателей дома.
В большой гостиной, которую здесь называют дар, стояло множество низких диванчиков. Расположены они были вдоль стен, впритык друг к другу. На них сидело около двадцати или тридцати мужчин в традиционных арабских одеждах и с тюрбанами на головах. То были уже старики, с длинными белыми бородами. На почетном месте восседал сам Шейх. С приходом Мастера все встали, повторяя «устаз, устаз», что означает «учитель». Кто-то из них ткнул пальцем в Таджа: «А вот и африт пожаловал». Определение это, на мой взгляд, как нельзя лучше подходило Таджу. Я, правда, думал, что он рассердится, однако Тадж, напротив, расплылся в улыбке, как довольный ребенок.
Мы уселись, и люди стали подходить, чтобы поцеловать Мастеру руку. В комнате горела всего лишь одна лампа и было достаточно темно, но я заметил, что один человек так и не встал со своего места. Присмотревшись, я узнал своего старого знакомца — Туарега, с которым встречался несколько лет назад на базаре в Дамаске (того, что был разрезан пополам). Он тоже узнал меня и с улыбкой поманил к себе. Я подошел, и он шутливо заметил: «Не стоит искать остаток моего тела…» Я рассмеялся, правда несколько смущенно, поскольку именно этим и собирался заняться. Впрочем, мне бы все равно не удалось ничего заметить, поскольку длинные одежды надежно прикрывали его тело. Все здесь говорили на арабском, который к тому времени я уже знал очень хорошо. Наконец большинство присутствующих по знаку Шейха покинули дом. В комнате осталось лишь восемь человек. Мастер, Тадж и я были здесь единственными чужаками. Дополняли нашу компанию Шейх, Туарег и трое пожилых арабов.
Тут в комнату вошел мужчина, в руках у которого был большой медный горшок, полный горячей воды. Он поставил его на стол перед Шейхом, назвав того мавлана, что означает «повелитель». Так обычно обращаются к царям, султанам и пророкам. Разумеется, я был удивлен: титул относился исключительно к важным персонам, однако все в этом доме говорило о принадлежности к среднему классу. Так в чем же тут дело? Должно быть, Шейх и правда очень важная персона. Непременно расспрошу об этом Мастера, только позже — сейчас мне не хотелось отвлекать его вопросами. Было ясно, что вот-вот должно произойти нечто необычное.
Мое место находилось неподалеку от Шейха, и я буквально затаил дыхание, боясь упустить что-то важное. Шейх взял три чистых листа бумаги и бросил их в котел, в горячую воду. В комнате царила тишина. Все сидели молча, в полной неподвижности, и только Тадж, наклонившись, шепнул мне:
— Забавное, скажу я тебе, зрелище. Только не шевелись, что бы там ни произошло.
Я кивнул и стал пристально вглядываться в горшок, лишь время от времени посматривая на Таджа. Вне всяких сомнений, он прекрасно знал, что должно случиться.
— Ш-ш, просто смотри и жди: сейчас кое-что произойдет, — шепнул он. Я вновь приклеился взглядом к горшку с водой.
Внезапно, в мгновение ока, вода куда-то испарилась, и три листка вырвались из сосуда. Один за другим выстроились они в воздухе — безо всякой поддержки со стороны. Еще пара мгновений, и три листка, слегка покачавшись, слились воедино. Образовавшийся лист бумаги начал вращаться в воздухе. Он кружился все быстрее и быстрее и вдруг замер — резко и внезапно. На чистом ранее листе выступили буквы, черные и отчетливые. Со своего места я хорошо видел надпись, хоть и не знал, что она означает.