На пути к психологии практического мышления

Коровкин С.

О функциях речи в структуре трудовой деятельности [6]

Трудовая деятельность человека изначально носит коллективный характер. Различные средства коммуникации, прежде всего речь, играли и играют важную роль в труде. «Сначала труд, а затем и рядом с ним членораздельная речь» – выдвигает Ф. Энгельс главные стимулы возникновения человека (Энгельс, 1961, с. 53). Чрезвычайно важная роль речи в трудовой деятельности не уменьшилась, наоборот, возросла в связи с техническим прогрессом, с совершенствованием

и усложнением форм и орудий труда. Речь – главное орудие при обмене производственно-значимой информацией; посредством речи осуществляется управляющее воздействие руководителя на подчиненных на всех уровнях управленческой деятельности; именно речь – главный инструмент передачи опыта молодому рабочему в трудовом обучении.

6

Корнилов Ю. К. О функциях речи в структуре трудовой деятельности // Психологические проблемы рационализации деятельности. Межвузовский тематический сборник. Ярославль, 1976. С. 22–30.

Между тем возможности речи при обслуживании труда не безграничны. Так, в тех случаях, когда трудовая деятельность требует тонкой ориентировки в производственной ситуации и при этом рабочий должен ориентироваться на известные признаки, вербальное их выражение становится очень громоздким, трудным, иногда невозможным.

Известно, что сталевар судит о процессе плавки по виду искр при сливании пробы из ложки, по виду струи металла, по виду излома остывшей пробы. «Заглядывая через синее стекло в печь, сталевар выносит определенные суждения о ходе плавки по виду поверхности ванны, по характеру кипения, по виду шлака» (Чебышева, 1969, с. 128). Значимыми являются также цвет стен и свода печи. Все эти признаки могут оказаться предметом обсуждения, дискуссии, они же должны стать предметом изучения начинающих сталеваров. Значит, эти признаки должны стать содержанием книг по технологии плавки, соответствующих учебных пособий. Практика показала, что наиболее опытные рабочие, мастера, инженеры пользуются этими признаками с исключительным мастерством, широко используют их в своей работе. Вместе с тем они испытывают большие затруднения при необходимости указать, по каким именно признакам они выносят то или иное суждение. В качестве причин трудности вербализации В. В. Чебышева указывает «тонкость», сложность этих признаков, стихийность приобретения навыков пользования ими.

Аналогичные ситуации вовсе не являются исключением. Такие же трудности испытывают аппаратчики вследствие скрытого характера сложных технологических процессов, которыми они должны управлять. Ю. А. Каликинский (1959) описал сложные чувства, играющие большую роль при контроле и регулировке агрегатов. Известна важная роль технического слуха для контроля за работой двигателя или станка. Ослушивание дает возможность вовремя обнаружить неисправность, не останавливая и не разбирая машины (Каликинский, 1962). При этом и здесь имеют дело с плохо вербализуемыми признаками производственных шумов.

Труд врача также требует умения различать и описывать характерные шумы дыхания, сердцебиения (при аускультации), специфику звуков при выстукивании больного (перкуссии). Но и

здесь вербализация затруднена, поражает удивительная нечеткость соответствующих терминов в медицинской литературе: поверхностная, глубокая, неполная тупость звука: характер ямба (та-та), глухие тоны, ритм галопа, расщепление тона и т. п. (Фогельсон, 1951, с. 163). К числу ощущений, которые очень плохо поддаются речевой характеристике, относятся болевые. «Жалуясь на боль, – пишет Г. Н. Кассиль, – больной хочет узнать, что с ним, а врач стремится выяснить причину и локализацию патологического процесса. В этих случаях последний напоминает детектива, ищущего преступника» (Кассиль, 1969, с. 15). Сложность вербальной характеристики боли отмечает и П. Милнер. «Под названием боль объединяется множество неприятных ощущений, включая ноющие, колющие, жгущие, зудящие и прочие боли. Боль от соринки, попавшей в глаз, ничуть не похожа на зубную боль или боль при вывихе в суставе. В экспериментах по исследованию боли никогда нет уверенности, что все испытуемые описывают одни и те же ощущения или что они используют словесные обозначения именно так, как это считает нужным экспериментатор. Все виды ощущений можно оценить у других только через словесный отчет, а в случае боли это особенно трудно» (Милнер, 1973, с. 205).

В русском языке имеется несколько десятков эпитетов для оценки болевого чувства. Часто больные прибегают к сравнениям. И все-таки как неясно, сбивчиво и неточно описывают свои боли даже весьма наблюдательные, хорошо разбирающиеся в своих ощущениях пациенты (Кассиль, 1969, с. 310). Важнее, однако, то, что и специалисты затрудняются при характеристике болевых ощущений «боль плохо локализуется, носит расплывчатый и неопределенный характер… имеет разные оттенки – тупой, жгучей, колющей, режущей боли». может отличаться «тупым, тягостным характером» (Кассиль, 1969, с. 246).

Можно было бы продолжить описание аналогичных примеров из других областей практики, производства («чувство времени», «чувство станка», глазомерные оценки и т. д.). Во всех этих подобных случаях было бы чрезвычайно желательным участие речи – от обучения до обсуждения соответствующих проблем в литературе. Однако возможности речи ограничены. В структуре производственной деятельности именно это звено все еще остается «слабым» (Вудвортс, 1950) и требует тщательного изучения. Мы предприняли попытку рассмотреть эту проблему на каком-то одном, конкретном материале.

В экспериментальном исследовании испытуемые для общения должны были давать развернутое описание объекта, недоступного для предметной характеристики, плохо поддающегося вербализации. В качестве таких объектов были выбраны небольшие отрывки и фрагменты музыкальных пьес. Испытуемому сообщалось, что всего он прослушает и опишет одиннадцать фрагментов, что описать их нужно будет так, чтобы впоследствии сам испытуемый или кто-либо другой мог бы по описанию найти любой отрывок, отличить его от других. Все мелодии были записаны на магнитофон и исполнялись на одном и том же инструменте одним и тем же музыкантом с тем, чтобы заставить испытуемого ориентироваться только на саму мелодию. В опыте участвовали испытуемые различного возраста и образования, преимущественно не музыканты, всего около 60 человек.

Конец ознакомительного фрагмента.