На пути к свадьбе
Шрифт:
Он зашептал ее имя снова, тихо, почти без звука, одними губами:
– Люси, Люси.
Она стояла не дыша. Их тела были совсем рядом, но не касались друг друга. Жар же, охватывавший их обоих, окутывал их будто облаком.
И Люси затрепетала.
– Позволь мне поцеловать тебя, – шепотом попросил Грегори. – Еще один раз. Позволь мне поцеловать тебя только один раз, и если ты отпустишь меня, я, обещаю, уйду.
Люси чувствовала, что здравый смысл теряет над ней власть, она чувствовала, как ею овладевает желание, как ее стремительно влечет туда, где царствуют любовь и страсть,
Она любит его. Она любит его безумно, но он не может принадлежать ей. Ее сердце бешено стучало, дыхание прерывалось, и она думала только о том, что больше никогда в жизни ей не суждено испытать то, что она чувствует сейчас. Никто никогда не будет смотреть на нее так, как Грегори. Менее чем через день она станет женой человека, у которого даже не возникнет желания поцеловать ее.
Она больше никогда не испытает этого восхитительного трепета, который отдается во всем ее теле. Это последний раз, когда она может смотреть на губы возлюбленного и мечтать о том, чтобы эти губы прикоснулись к ней.
Господи, как же она хочет его! Да, она хочет этого. Пока еще не поздно.
И он любит ее. Он действительно любит ее. Он сам так сказал, и она верит ему.
Люси облизнула губы.
– Люси, – прошептал Грегори. В этом коротком слове слышался и вопрос, и утверждение, и мольба – все в одном слове.
Люси кивнула. А потом, понимая, что не может лгать самой себе или Грегори, ответила вслух:
– Поцелуй меня.
Чтобы потом не было никаких отговорок, никаких заявлений, будто от страсти она помрачилась в рассудке, будто желание лишило ее способности думать. Чтобы было ясно: это ее решение. И она приняла его сама.
Мгновение Грегори не шевелился, но Люси знала, что он услышал ее. Он шумно дышал, в его глазах появился возбужденный блеск.
– Люси, – сказал он. От звука его голоса – хриплого, низкого, глухого – по ее телу прошла волна трепета.
Губы Грегори нашли ямочку у нее на шее.
– Люси, – проговорил он.
Люси хотела сказать что-то в ответ, но не смогла. Все силы ушли на то, чтобы решиться попросить его о поцелуе.
– Я люблю тебя, – прошептал он, ведя губами вдоль ее шеи. – Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Слова, которые он произносил, были самыми болезненными, прекрасными, ужасными, волшебными. Люси хотелось плакать – от счастья и от тоски.
От наслаждения и муки.
И вдруг она поняла, впервые в жизни осознала всю острую радость эгоизма. Она не должна делать это. Она знает, что не должна, и знает, что Грегори, вероятно, рассчитывает на то, что она найдет способ нарушить свои обязательства перед Хейзелби.
Она лжет ему. Лжет так явно, будто говорит вслух.
Но она ничего не может с собой поделать.
Это ее мгновение. Ее единственное мгновение, когда можно подержать в руках блаженство.
Ободренная горевшим внутри ее огнем, Люси взяла лицо Грегори в ладони и, притянув к себе, жадным поцелуем впилась в его губы. Она плохо представляла, что делает, – ведь существуют же какие-то правила для подобных случаев? – однако это ее не заботило. Она просто хотела поцеловать его. И ничто не могло остановить ее.
Неожиданно
Она почувствовала себя женщиной. Она почувствовала себя богиней. Она почувствовала, что может лианой обвиться вокруг него и уже больше никогда не выпустить из своих цепких объятий.
К ней наконец вернулся дар речи, и она прошептала:
– Грегори. – И запустила пальцы ему в волосы.
Он замер, и она догадалась, что он ждет от нее других слов.
– Я люблю тебя, – сказала она, потому что это было действительно так, и ей хотелось, чтобы хоть что-то во всем этом было правдой. Завтра он возненавидит ее. Завтра она предаст его, но хотя бы сейчас она не солжет.
– Я хочу тебя, – сказала она, когда он приподнялся, чтобы заглянуть ей в глаза.
Он смотрел на нее долго и пристально, и она поняла, что он дает ей последний шанс отступить.
– Я хочу тебя, – повторила она, потому что действительно безумно хотела его. Она хотела, чтобы он целовал ее, чтобы он овладел ею и заставил обо всем забыть.
– Лю...
Она приложила палец к его губам. И прошептала:
– Я хочу быть твоей. – Помолчав, добавила: – Сегодня.
По его телу прошла волна трепета, дыхание стало учащенным и шумным. Он что-то простонал, возможно, ее имя, и их губы слились в поцелуе, который одновременно дарил и принимал страсть и разжигал и поглощал огонь. Люси и не заметила, как ее руки, будто сами по себе, стали разводить полы его сюртука и раздирать ворот рубашки – она стремилась прикоснуться к его горячей коже.
Глаза Люси расширились от изумления, когда она увидела, что он стал снимать с себя рубашку, причем не медленно, а с какой-то лихорадочной поспешностью, которая только подчеркивала силу его желания.
Грегори уже не владел собой. Он превратился в такого же раба горевшего внутри огня, как и Люси.
Он отшвырнул рубашку, и Люси восторженно вскрикнула при виде его обнаженной груди, выпуклых мышц, перекатывавшихся по покрытой курчавыми волосками коже.
Он был красив. Люси и не думала, что мужчина может быть так красив. Это было единственное слово, которым можно было описать его. Она осторожно дотронулась до его груди и, ощутив, как бешено застучало сердце под ладонью, едва не отдернула руку.
– Нет, – покачал головой Грегори, накрыв ее руку своей. И заглянул ей в глаза.
А она не смогла отвести взгляд.
В следующее мгновение он опустился на нее, и она опять ощутила на себе его тяжелое и горячее тело. А ее сорочка... теперь она уже почти не скрывала ее тело. Сначала она была на бедрах, потом оказалась на талии. И Грегори прикасался к ней – не «там», но рядом. Гладил ее по животу, обжигая своей горячей ладонью.
– Грегори, – прошептала Люси, когда его пальцы каким-то образом нашли ее грудь.