На пути к свадьбе
Шрифт:
– О, Люси, – простонал он, принимаясь тискать и мять ее грудь, теребить сосок и...
О Боже! Разве возможно, чтобы все, что она чувствует, отдавалось «там»?
Люси ощутила острую потребность вжаться в него бедрами. Она стремилась к чему-то, что не поддавалось определению, к чему-то, что могло бы наполнить ее, насытить.
Грегори быстро и решительно стянул с Люси ночную сорочку, и она осталась абсолютно обнаженной. Она подсознательно попыталась прикрыться, но Грегори перехватил ее руки и прижал их к своей груди, а потом опять сел прямо
Она была прекрасна.
Он смотрел на нее так, как мужчины всегда взирали на Гермиону. Только в этом взгляде было и нечто другое. Страсть, желание.
Люси ощутила себя божеством, которому поклоняются.
– Люси, – прошептал Грегори, едва касаясь, гладя ее по груди. – Мне кажется... я думаю...
Он замолчал и покачал головой. Медленно, как бы не понимая, что с ним происходит.
– Я так ждал этого, – тихо проговорил он. – Всю жизнь. Я даже не знал об этом. Не знал.
Люси поднесла его руку к губам и поцеловала в ладонь. Она все поняла.
Неожиданно Грегори поднялся и принялся спешно расстегивать бриджи.
Люси ошеломленно наблюдала за ним.
– Я буду нежным, – пообещал он. – Даю слово.
– А я и не беспокоюсь, – сказана Люси, неуверенно улыбаясь.
Грегори улыбнулся ей в ответ.
– Да, но вид у тебя обеспокоенный.
– Ничего подобного. – Однако взгляд она отвела.
Грегори усмехнулся и лег рядом с ней.
– Может быть больно. Мне говорили, что так бывает в самом начале.
Люси замотала головой.
– Меня это не волнует.
Грегори погладил ее по руке.
– Запомни: сначала будет боль, а потом станет лучше.
Люси ощутила, как где-то внизу живота стало разгораться обжигающее пламя.
– Насколько лучше? – чужим голосом спросила она.
Грегори лег на нее и всем телом ощутил ответный жар ее тела. И понял, что погружается в грех. И в блаженство.
– Намного, – наконец сказал он, прищипывая губами кожу на ее шее. – Вообще-то даже больше, чем намного.
Он раздвинул ей ноги и устроился между ними. Почувствовав его мужское естество, твердое и горячее, она напряглась. Он, вероятно, догадался, в каком она состоянии, потому что прошептал ей в самое ухо:
– Ш-ш-ш...
А потом его губы стали медленно двигаться вниз.
И вниз.
И вниз.
От шеи они переместились к ямочке на плече, затем...
О Господи!
Он обхватил ладонью ее тугую грудь и взял губами сосок.
Люси дернулась под ним.
Он усмехнулся. Одной рукой прижав ее плечо к матрацу, другой он продолжил эту сладостную пытку, прерываясь только для того, чтобы перебраться к другому соску.
– Грегори, – выдохнула Люси, не найдя иных слов, чтобы выразить свои эмоции. Она чувствовала себя беспомощной перед этой чувственной атакой. Она лишилась способности давать определения, разъяснения, толкования. Она могла только чувствовать, и это было чудовищно, до умопомрачения восхитительно.
Грегори оставил в покое ее сосок и подтянулся вверх, чтобы их лица оказались рядом.
– Дотронься до меня, – учащенно дыша, попросил он. Люси испуганно заглянула ему в глаза.
– Где хочешь, – добавил он.
Только тогда Люси сообразила, что все это время ее руки были вытянуты вдоль тела, а пальцы судорожно комкали простыню, как будто пытались удержать ее от падения в пропасть безумия.
– Прости, – сказала Люси и вдруг начала смеяться.
Грегори усмехнулся.
– Придется отучить тебя от этой привычки, – проворчал он.
Люси обняла его за шею.
– Ты не хочешь, чтобы я извинялась? – спросила она.
Когда он шутил, когда поддразнивал ее, ей становилось хорошо. Это прибавляло ей отваги.
– Только не за это, – ответил он.
Она потерлась ногой о его икру.
– Никогда?
Его руки стали творить совершенно невообразимые вещи.
– Ты хочешь, чтобы я извинился вот за это?
– Нет, – выдохнула она.
Он дотрагивался до нее нежно и в тех местах, к которым, как ей казалось, прикасаться не следовало. По идее она должна была бы считать его действия ужасными, но она не считала. От того, что он делал, ей хотелось выгибаться, извиваться, вытягиваться. Она не понимала, что чувствует, – она не смогла бы описать это, даже если бы ей помогал сам Шекспир.
Однако ей хотелось большего. Это было единственное, что она знала. Единственное, к чему она стремилась.
Грегори вел ее куда-то. Она чувствовала, как он влечет ее за собой, тянет, несет.
И ей хотелось всего этого.
– Прошу тебя, – взмолилась она. Слова сами собой сорвались с ее губ. – Пожалуйста.
Но Грегори уже перешел ту грань, когда что-то можно было выразить словами. Он лишь произносил ее имя. Раз за разом он произносил его, как будто губы разучились выговаривать другие слова.
– Люси, – шептал он, целуя ее между грудями. – Люси!
Она прикоснулась к нему. Осторожно, нежно.
Но все равно прикоснулась. Его ласкала ее рука, и он чувствовал, что горит в огне.
– Прости, – проговорила она, отдергивая руку.
– Не извиняйся. – По голосу можно было решить, что он рассердился, однако на самом деле он просто с трудом произносил слова. Взяв руку Люси, он вернул ее на прежнее место. – Видишь, как сильно я хочу тебя, – сказал он. – Всем, что у меня есть, всем своим существом.
Их лица были в дюйме друг от друга. Их дыхания смешивались, а взгляды...
Они чувствовали себя единым целым.
– Я люблю тебя, – прошептал Грегори и улегся у нее между ног. Люси обхватила его за плечи.
– Я тоже тебя люблю, – проговорила она, и вдруг ее глаза расширились, как будто она удивилась собственным словам.
Теперь она принадлежит ему.
И он принадлежит ей.
Грегори двигался очень осторожно, постепенно усиливая нажим. Он понимал, что находится на краю пропасти. Теперь его жизнь разделилась на две части – до и после.