На пути в академию
Шрифт:
Через пару минут я справился с этой задачей и, сунув в перевязь перезаряженные пистоли и сжимая в руках вторую пару, прыгнул на палубу вражеского корабля. Зацепившись саблей за рангоут, я потерял равновесие и покатился по палубе, что и помогло мне спастись от выстрела одного из корсаров.
Остаток пиратской команды отчаянно защищался, в том числе и немногочисленные канониры, у каждого из которых был пистоль. Заскочивший на нижнюю палубу капитан Рубейро был поражён сразу двумя пулями и рухнул на деку, истекая кровью.
Поднявшийся вой испанской команды возвестил
Бросив эти, я вынул следующие два и, сделав несколько шагов в сторону сражающихся, выстрелил сначала из одного, а потом и из второго пистоля. Расстояние было настолько минимальным, что пули легко нашли свою цель, пробив грудь и живот корсаров и отбросив их на палубу умирать.
На этом исход битвы был решен. Остаток команды пинка быстро добил корсаров, практически уже не сопротивлявшихся, по причине ранений и деморализации, и взялся освобождать пленников, которых осталось ровно восемь человек.
Весь залитый кровью, шатаясь, как пьяный, я направился к нашему раненому капитану и не заметил, как один из ещё живых тяжелораненых пиратов поднял пистоль и выстрелил мне в спину, но тяжёлый пистоль дрогнул, и пуля ушла ниже, пробив мне ягодицу.
— Твою мать! — заорал я, не ожидавший такой подлянки. Ладно бы в сердце, но зачем в зад-то стрелять?
Слава Богу, пуля пробила бедро насквозь, не задев кость. Пошатнувшись, мне пришлось облокотиться о фальшборт, а потом опуститься на палубу, которая и так было залита кровью, а теперь ещё, вдобавок, и моей. Один из испанцев тут же подскочил к пирату и быстрым ударом широкого ножа добил его.
— Спасибо, брат! — поприветствовал я его поступок, вызвав у матроса широкую белозубую улыбку и продолжая сидеть на палубе. Оставшиеся в живых испанцы, тем временем, начали осмотр захваченного пиратского корабля, а Хосе Игнацио Рубейра умер, отдав Богу душу.
Весьма прискорбный факт, если учесть, что у нас не было замены, а из всего экипажа, в котором изначально было сорок человек, осталось всего пятнадцать, да пять относительно легкораненых, включая меня. Тяжелораненым мы уже ничем не могли помочь, и они все умерли в течение нескольких часов.
Всех корсаров мы выбросили за борт, независимо от того, были ли это трупы или раненые. Своего капитана и погибших моряков оставили до ночи, чтобы успеть сшить из парусины им саваны и подготовить к похоронам, а пока следовало залечить свои раны и разобраться с трофеями и пленными, которых мы то ли захватили, то ли освободили.
Эти незнакомые товарищи не приняли участие в битве, они лишь только скакали на скамейках, да изворачивались от пуль и рубящих ударов. А значит, никакой ценности для нас не имели.
Оглядев себя, я был вынужден грубо выругаться. Вся одежда была залита кровью, которая продолжала сочиться из простреленной насквозь ягодицы. Сквозное отверстие нужно было обработать и перевязать. И пока другие искали сокровища, я искал крепкий алкоголь, чтобы залить рану. Такой вскоре был найден, в виде бутылки бренди. Удобнее всего обработать рану было на скамейке, недалеко от которой сидел один из пленников. До него ещё не дошла очередь освобождения.
Начав снимать с себя штаны, я изрядно его нервировал, так как он не знал моих истинных намерений. Сняв штаны и представ в своём естестве, я начал заливать рану бренди, громко шипя и ругаясь от боли. Напластовав стилетом полос из своей рубашки, и так безнадёжно испорченной, я смог перевязать ягодицу и даже натянуть на себя штаны, правда, уже воспользовавшись помощью пленника, которого, наконец, освободили.
Пятнадцать живых членов нашей команды развили бешеную деятельность по сбору трофеев, презентовав мне всё, что нашли в карманах главаря корсаров. Таким образом, я оказался обладателем пригоршни золотых украшений, а также порядка двухсот талеров, что были у него с собой.
На борту шебеки оказался груз, захваченный с неаполитанских кораблей, имеющий солидную стоимость. Пленники, выжившие при захвате корабля, тоже оказались итальянцами. Два их корабля, атакованные корсарами, были разграблены и сожжены прямо в море.
Так что, мы имели дело с погорельцами, но изрядно обрадованными тем, что им удалось избавиться от рабства. Один из них был владельцем большой тартаны, товар которой находился на пиратском судне. Неожиданно для самого себя, я остался единственным из всех, кто мог ориентироваться в море, и оказался старшим на судне. Все офицеры пинка, включая капитана, погибли, остались в живых только рядовые матросы и боцман Хуго Санчес.
Кому, куда сдавать товар, кто его будет принимать, все это мне было неизвестно, но боцман обещал решить все проблемы, он знал, кому предназначен товар, и по какой цене его нужно продать. Да и как компенсировать семьям гибель кормильцев, он тоже знал, а также поручился выплатить долю капитана его родным.
Гораздо больше сложностей представляла пиратская шебека, которая дрейфовала вместе с нашим кораблём, сцепленная с ним намертво. Уже ближе к ночи мы покончили с убитыми моряками, сбросив их всех за борт, и расцепили корабли. На пинке осталось десять человек, а на шебеке — пленные, ставшие членами моего экипажа, внезапно для себя. К ним были приставлены пятеро матросов, из нашей команды, потому как мы опасались своих новых приятелей.
До Неаполя осталось плыть примерно сутки. Еле передвигаясь от кормового руля к собранной на палубе куче оружия, я выбрал себе ещё два относительно дорогих пистоля, пополнив свой, и так уже богатый, арсенал, который даже носить на себе было тяжело. Но в бою своя ноша не тянет, к тому же, пистоли всегда можно бросить, использовав их.
Отобрав из кучи ещё несколько клинков, среди которых ничего собственно ценного не обнаружилось, я внимательно рассмотрел саблю главаря корсаров, по имени Янус-реис. Это была короткая, но широкая и тяжёлая сабля, малопригодная для меня. Но, зато она была богато украшено золотом и серебром, и её можно было продать.