Шрифт:
Пролог
Каждое утро его жизни начиналось с молитвы и каждый вечер заканчивался ею. Человек благодарил Отца и Сына и Святого Духа за красоту рассветов, когда новорожденный день яркими лучами восходящего светила возвещал о повсеместном пробуждении жизни. Он возносил хвалу за спокойное умиротворение закатов, особенно прекрасных здесь, в горах.
Ему нравилось наблюдать за мягким и возвышенным погружением дневных существ в блаженный покой, слышать голоса вылетевших на охоту ночных птиц и поднимать взгляд на огромную, желтую — точно головка сыра — луну.
Ему нравилось слушать журчание
Он не тяготился, питаясь — подобно великим отшельникам древности — тем, что Бог пошлет, а если бы кто-нибудь сказал, что так жить неправильно, он бы лишь грустно улыбнулся, и помолился за душу этого заблудшего агнца.
В его сердце не осталось места злу, обидам и тревоге, он расстался с миром и надеялся, что мир ответит взаимностью.
Дни сменяли один другой, он давно потерял счет времени в своем уединенном убежище. Ведь какая, в сущности, разница, какой сейчас день, год или век? Есть только человек и его Служение. Есть только Бог, единый в трех ипостасях. Есть только молитва.
Так оно и было. До сегодняшнего утра.
Он откинул капюшон рясы и внимательно разглядывал маленькую птичку, присевшую на камень прямо перед входом в пещеру. Черные глазки-бусинки внимательно следили за ним.
— Уже третья. Твой хозяин, кажется, действительно нуждается во мне, — вздохнул человек, протягивая к птичке раскрытую ладонь.
Та забавно чирикнула и перебралась на нее, после чего отшельник приблизил свою гостью к глазам и подслеповато прищурился, внимательно изучая вестницу.
Птичка чирикнула еще раз, превратившись превратилась в аккуратно сложенный лист бумаги, который мужчина незамедлительно раскрыл и принялся изучать. Сперва его брови поползли вверх от удивления, затем глаза сощурились еще сильнее, превратившись в две щелочки, и в них засветилось нечто, совершенно неподходящее для святого — пламя гнева, казалось, отброшенного за ненадобностью века назад.
Уголки губ мужчины опустились, и он запустил пятерню в длинную, нечёсаную бороду, словно раздумывая о смысле прочитанного.
— Так как они сеяли ветер, — наконец произнес отшельник, сокрушенно качая головой, — то и пожнут бурю.
Сказав это, мужчина топнул ногой, и земля прямо под ним разверзлась. Спустя мгновение никого не оставалось на поросшем редким кустарником горном склоне, лишь со всех сторон доносились звуки пробуждающегося леса.
Великий Салутэм, столица Аэтернума — вечной империи, наследницы великого Рима, основанной теми, кто бежал от гнева Бича Божьего, тоже пробуждался от ночного сна. Звонили сотни колоколов, возвещая о наступлении нового дня, по улицам текли тонкие людские ручейки, готовые вот-вот превратиться в неугасимое море.
Быть может, Салутэм и уступал по размеру Сентию — столице соседнего Дилириса — но и маленьким этот город, чье население превышала сто пятьдесят тысяч человек, назвать было нельзя.
Его не просто так именовали центром Веры всего Интерсиса. Веры с большой буквы, ибо именно здесь располагалась резиденция митрополита Аэтернумского, претендовавшего на духовную власть во всех государствах, в которых имелась хотя бы одна церковь Христова.
Здесь же гордо возвышался и дворец императора — великого правителя, человека, способного одним мановением руки отправить в бой бессчетные легионы. Землерожденного, избранного, великого мага стихий, отмеченного божественной благодатью. Истинного владыки этого мира.
По крайней мере, так обстояли дела для несведущих. Но каждый, кто обладал реальной властью, знал, что вот уже три сотни лет Аэтернумом, а также всеми странами, зависимыми от древней империи, правит отнюдь не император, а некто иной. Тоже землерожденный, тоже избранный, тоже великий, причем по-настоящему, а не потому, что так говорили придворные лизоблюды. Маг, Ступивший на Путь Вечности. Лорий Мариан Солум: Генерал, Полководец, Хозяин Големов. Этот Древний обладал многими именами, и ни одно из них не могло описать всю его мощь.
И сейчас этот выдающийся человек сидел в рабочем кабинете и внимательно читал донесение. И выражением лица в этот момент он сильно походил на святого отшельника, приходившегося Генералу дальним предком.
Когда письмо подошло к концу, чародей уронил бумагу на стол и прикрыл глаза руками.
— Проклятье, — прошептал он, — ну почему все получается именно так? Почему вы, дураки, затеяли это?
Тяжело вздохнув, Лорий протянул руку и в ладонь его скользнула старая, выцветшая от времени картинка — магический оттиск, нанесенный на тонкую мраморную пластинку, созданный лично Архитектором. С картинки на Генерала смотрели улыбающиеся молодые люди. Один — высокий и невероятно красивый чернокожий юноша, держал руку на плече второго — столь же высокого худощавого парня с короткими светлыми волосами. Рядом с ними, вытянувшись во фронт возвышался настоящий гигант добрых девяти футов ростом. Впрочем, кроткий взгляд этого человека совершенно не вязался с его могучим телосложением. Рядом с ним напряженно замер коротышка, достигавший гиганту от силы до пояса, и вот уж он-то смотрел куда более грозно. В центре стоял, с мечтательно ухмылкой на тонких губах, коротко стриженый шатен, на чьем плече угнездилась громадная восьмиглазая ворона, у него из-за спины выглядывала, застенчиво улыбаясь, молоденькая, ничем не примечательная блондинка. Справа помещались еще четверо: невысокий парень с бесцветной внешностью и глазами убийцы, обворожительная девушка с рыжими волосами, эффектная фигуристая блондинка, чьи ярко-красные губы походили на две вишни и невероятно похожая на нее брюнетка, широко улыбавшаяся и буквально излучавшая веселье. Танма, Лорий, Маркус, Бревис, Корвус, Дулсия, Изегрим, Мия, Аматера и Диана.
Те, кого называли поколением надежды. Увы, реальность разбила эту самую надежду на куски, и из неразлучной десятки уцелели лишь пятеро.
"А как все хорошо начиналось", — промелькнула мысль в голове прославленного полководца. — "Как же тогда все было просто".
Он вздохнул и пробормотал:
— Наивные дураки.
После этого Лорий вновь обратился к документу, лежащему перед ним. Письмо это не предвещало ничего хорошего ни для Дилириса, ни для всего Интерсиса. Перечитав его еще раз, точно надеясь, что, быть может, буквы возьмут и сложатся во что-нибудь более приятное, Древний со вздохом потянулся и взял другой конверт. Небольшой и запечатанный Марком — главой его личной тайной службы. Первой Тенью, как сказали бы восточные соседи.