На речном пароходе
Шрифт:
Все то время, что они выбирали себе еду, ждали официантку, и потом, когда они ели, Салманов молчал, но к самому концу завтрака он заговорил, и потом уже говорил безостановочно, жаловался на старшего сына - скрипача, очень талантливого, но беспутного, "который докатился до того, что, напившись, привел домой женщину, которую посчитал порядочной только потому, что она пела в хоре русской православной церкви", на сотрудников по кафедре, спихивающих на него всю черную работу, хвалил своего младшего брата, "который совсем не похож на него я любого может поставить
После завтрака он ушел писать отчет о прошедших днях практики. А Эльдаров, чтобы отдохнуть от него, решил посидеть на свежем воздухе.
На корме, где обычно ему удавалось побыть одному, Шихмурзаев и Садыхов полулежали в шезлонгах и тянули из бутылок чешское пиво: увидев Эльдарова, они сели ровней, но пиво не отставили. Рядом с ними стоял свободный шезлонг, и Эльдаров сел в него.
– Хотите пива, Октай-муаллим?
– спросил Шихмурзаев, а после того, как Эльдаров, поблагодарив его, отказался, добавил, хитро улыбаясь:
– Чем кончилась вчерашняя история?
– Все в порядке, - как можно суше ответил Эльдаров.
– При всей симпатии к Шихмурзаеву он не мог оставить без внимания его развязный тон, хотя внутренней потребности одернуть его у Эльдарова не было. Шихмурзаев и в Баку был приятен ему - и лошадиными зубами, и лошадиной же физиономией, и неиссякаемой потребностью врать о чем-то совсем необязательном, чаще всего невыгодном для себя, а здесь, на пароходе, когда обнаружился вдруг его неожиданный при такой внешности и скверном знании русского языка талант нравиться женщинам, он стал Эльдарову еще более приятным.
Выяснив, что Эльдаров не склонен беседовать с ним, Шихмурзаев с откровенным сожалением оставил его в покое и сообщил Садыхову, что девушка, бывшая с ним на свадьбе Бекир-заде, - его жена, на которой он женат уже третий месяц, чему Садыхов наотрез отказался поверить.
– Честное слово, - моя жена, здоровьем клянусь, чтобы мне с этого места не сойти, если вру, - уверял Шихмурзаев, но Садыхов хохотал, схватившись за живот, и не верил. Шихмурзаев шепнул ему что-то на ухо, но Садыхов все равно не поверил и продолжал хохотать.
– Ну, хорошо, не жена, - сдался Шихмурзаев.
– Но то, что я расскажу о Салманове, - стопроцентная правда.
Садыхов перестал смеяться и испуганно посмотрел на Эльдарова.
– Октай-муаллим, это и вам будет интересно послушать, - сказал Шихмурзаев.
– Мне рассказал человек, который его" хорошо знает. Клянусь. Просил никому не рассказывать, но вам можно...
– Спасибо за доверие, - Эльдаров поднялся на ноги.
– В Казани вместо трех часов будем стоять два, не отстаньте от парохода.
– Октай-муаллим, и все-таки получилось у вас что-нибудь вчера?
– уже жалобным голосом спросил Шихмурзаев, он умирал от любопытства.
– Все в порядке, - повторил Эльдаров и, отодвинув шезлонг, пошел с кормы.
Свободные отношения, сложившиеся у Эльдарова со студентами по той причине, что все они были лишь года на два младше него и знали его еще студентом, немного тяготили Эльдарова, но имели ту приятную особенность, что, хотя все они приехали в институт из деревни и разница в воспитании и вкусах сказывалась еще больше, чем разница в положении, с ними ему было просто и весело. Шихмурзаев более других нравился Эльдарову и, чувствуя это, держался с ним на короткой ноге.. Поэтому и удалось ему быть свидетелем вчерашних попыток Эльдарова познакомиться с киноактрисой из первого класса - ни при ком другом из студентов Эльдаров не стал бы этого делать. Уговорив актрису дать ему на пару дней книгу, которую она читала, Эльдаров пожалел о том, что Шихмурзаев присутствовал при разговоре; сегодняшние же назойливые вопросы Шихмурзаева еще больше убедили его в опрометчивости вчерашнего поступка.
В каюте Салманова не было, но стоило Эльдарову сесть за стол, как он появился и напомнил о том, что до Казани остались минуты, а следовательно, надо переодеться и поехать сопровождать студентов.
Казань переменилась: исчезли с пристани мальчишки - чистильщики сапог, а все остальное совсем не походило на то, что сохранилось в памяти Эльдарова, хотя ничего определенного он не помнил.
На пароход он вернулся грустным и сразу же лег спать. Разбудил его все тот же Салманов. В каюте было темно, он о чем-то рассказывал.
– ...на лицо, - говорил он.
– Почему четыре лангета? Два - Шихмурзаеву, один - Садыхову, а еще один кому? Тем более, что в Казани обедали, сам видел. Зачем на ночь лишний лангет?
– Что лангет?
– спросил Эльдаров.
– Они заказали в каюту четыре лангета.
– Кто?
– Шихмурзаев и Садыхов. Заказали в каюту четыре лангета. Смотрю, в меню есть лангеты, прошу - говорят кончились. Заглянул на кухню - жарятся лангеты, четыре порции. А это что такое, говорю, не лангеты? Заказано, отвечают. На вечер, на десять часов. Кем? Шихмурзаевым и Садыховым. А зачем им четыре лангета, если они в Казани на моих глазах обедали. Понимаешь, в чем дело?
На этот раз Эльдарову показалось, что он что-то понимает, но на всякий случай он спросил:
– Ну и что?
– Что значит, ну и что? Ты все-таки не понимаешь, что там происходит. Настало время проучить их, - Салманов, нервно потирая руки, заходил по комнате.
– Примерно в половине двенадцатого начнем...
– Зажгите, пожалуйста, свет, - попросил Эльдаров.
– Который час?
– спросил он, когда свет зажегся.
– Девять. Ты не торопись, можешь поспать еще полчаса. Я тоже хочу лечь, надо выспаться, впереди веселая ночь.
– А стоит ли?
– Другого такого случая не будет. Раз и навсегда проучим их, и другие испугаются. Совсем обнаглели. Ты обратил внимание, сегодня уже человек десять сбежали.
– Салманов полез в карман и вытащил список.
– Зульфугаров, Халилов, Самедли" Юсуфов... в общем двенадцать человек. Как только сошли с парохода, тут же разбежались в разные стороны.
Эльдаров оделся.
– Я заказал тебе котлеты, а то и этого не будет. Начнут с лангета, кончат котлетой, - Салманов рассмеялся, и Эльдарову тоже пришлось улыбнуться, чтобы не обидеть его. Он поблагодарил Салманова и пошел в ресторан.