На росстанях
Шрифт:
— Нет ничего тайного, что не стало бы явным, как говорил когда-то дьячок Ботяновский. Обожду немного, до двенадцатого августа не так уж далеко. А может, еще и раньше что-нибудь прояснится.
— Эх, пропади они пропадом! И пожить спокойно не дают. А жили мы с тобой, как рыба с водой. А еще можно было бы половить — погода, смотри, какая хорошая!
— Так что же, давай наденем рыбацкую одежду и пойдем потрясем заводи.
Разговор оборвался — подходила мать Андрея.
— Скажи, сынок, зачем приезжал урядник? — спросила
— Да ты, мама, не беспокойся, — просто нужно через неделю приблизительно явиться к приставу — я ведь под надзором полиции. Боится, как бы не сбежал куда-нибудь.
Мать вздохнула и, ничего не сказав, пошла заниматься своим делом. Она совсем успокоилась, когда хлопцы надели рыбацкую одежду и направились в сторону Немана.
— Знаешь что? — сказал Янка. — Если будет богатым наш улов, значит, ничего плохого с тобой не случится у жандармского ротмистра.
— В некоторые минуты мы любим тешить себя всякими глупостями, — ответил Андрей.
XXX
Незаметно проходило время.
Почти все дни Андрей проводил в поле, вязал ячмень, овес, помогал дяде Мартину возить снопы и складывать их в гумно. Ежедневно, утром или в другое свободное время, заглядывал он и на вспаханный лужок. Овес и вика росли так буйно, что смотреть было любо. Даже прохожие, идя берегом Немана, сворачивали с дороги, чтобы полюбоваться, как пышно и дружно поднимаются всходы, и сами себе говорили, покачивая головами:
— Вот тебе и синюшник! Такого овса с викой и в панских имениях не найдешь.
— А что, говорят, Андрей посоветовал Мартину посеять здесь овес с викой. И унавозили посев, да еще золой посыпали, — не без зависти говорили микутичские крестьяне. — На все умельство и практика надобны, — добавляли они глубокомысленно.
Сам дядя Мартин также время от времени наведывался на лужок. Когда он смотрел на буйный рост своего посева, лицо его светилось, как луна в полнолунье, а пышные усы не могли скрыть довольную улыбку.
Почти каждый день, когда начали расти боровики, Андрей, захватив кузовок, бежал на рассвете в сосняки за грибами. Для него не существовало более приятного занятия, как ходить по лесу и искать боровики. Нигде не было их так много, как в микутичских лесах. Да что за боровики! А какой чистый и звонкий воздух в летнее утро! Крикнешь — и кажется: сосенки перекликаются друг с другом и каждая подает свой голос. А какая радость для настоящего грибника, когда натолкнешься на многочисленную семью разного возраста черных, с серебристым налетом на молодых, упругих шапках, ладных, ни с чем не сравнимых боровиков! Все тогда забываешь на свете, даже жандармского ротмистра.
У Янки не было охоты таскаться с корзинкой по соснякам, он слабо ориентировался в лесу, да и глаза имел близорукие. А потому он считал за лучшее поспать либо просто полежать на свежем, пахучем сене, подумать да помечтать. Когда же Янка переселялся в мир своих мечтаний, своих заветных мыслей, он становился глух и нем ко всему. О чем он только не думал, не мечтал! Но это была его святая святых, об этом он никому не рассказывал, даже Андрею. Да и рассказывать было трудно. Разве можно выразить словами неуловимые мечты-видения и чувства, наполнявшие его сердце и разум? Янке казалось, если начнет он обо всем этом рассказывать кому бы то ни было, все его самые яркие ощущения слиняют и ничего от них не останется.
Однажды Андрей, набрав полную, до самой ручки, корзинку замечательных боровиков, зашел по дороге в гумно проверить, там Янка или потащился куда-нибудь. Приятель лежал на свежем, пахучем сене.
— Янка, ты здесь?
— Здесь, братец, — отозвался Янка.
— Что же ты валяешься, лежебока! — дружески упрекнул его Андрей. — Поднимайся, купаться пойдем!
Янка быстро натянул брюки и верхнюю рубаху, ботинки взял в руки и спустился на ток.
— Хоть бы ты пошел половил рыбу удочкой.
— Дай очухаться! — махнул рукой Янка. — Тьфу, тьфу! — плюнул он два раза.
— Что с тобой случилось? — спросил Андрей.
— Тьфу! — плюнул еще раз Янка. — Знаешь, брат, такая приснилась гадость, что и теперь еще противно во рту.
— Что же тебе снилось?
— Снилось, братец, что ходил по лугу, собирал горький чемер и ел.
Нельзя было без смеха смотреть на сморщенное, перекошенное лицо Янки. Лобанович покатывался со смеху, слушая о происшествии, которое приснилось его приятелю.
— Можно сказать, сон библейский.
Раздевшись, Янка бросился в Неман, плыл, набирал в рот воды, полоскал рот и отплевывался.
— Богатый будешь, Янка, раз приснился такой сон.
— Если бы это была правда, я готов еще раз увидеть свой сон, — шутил Янка. А затем повернулся к Андрею и сказал: — А может, и в самом деле разбогатею. Знаешь, мой дядя Сымон, учитель якшицкой школы, прислал письмо, чтобы я приехал к нему. Говорит, хороший заработок есть.
— Вот видишь, сон тебе в руку. А когда получил ты письмо?
— Недавно Якуб принес, переслали из Микутич. Как ты мне советуешь, ехать или не ехать?
— Почему же не поехать! Возьми только разрешение от полиции.
Спустя день Янка собрался в дорогу, а еще через день мать, дядя Мартин, Якуб с сестрами проводили и Андрея за ворота дома. Дядя хотел отвезти его на станцию на подводе. Андрей категорически отказался.
— Не все еще убрано с поля, зачем терять время?
Мать долго стояла возле калитки и смотрела вслед сыну. В ее сердце была обида: Янка поехал в деревню к дядьке на какие-то заработки, а зачем же Андрея тащат в Менск? Не к добру это. Она стояла, пока Андрей не перешел Среднюю гору и не скрылся из глаз.