На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Нет смысла описывать прогулку по парку, поход вокруг креста центрального водоема, паузы, когда зелень сменяется прохладой малых дворцов. Один парк, другой парк, а здесь еще и ферма королевы возле Малого Трианона. Образ русской матрешки, шкатулки в шкатулке, яйца Фаберже. Для меня все это еще населено тенями. Не очень большое пространство, а сколько сплетен и интриг. Здесь же, у Большого дворца, зал для игр в мяч — не отсюда ли началась Французская революция. В одной из этих аллей королева встретилась с графиней Валуа, дело об ожерелье королевы — один из самых громких скандалов царствования Людовика XVI. Местами парк бывает совсем безлюден. Но и безлюдный, в стороне от туристических тропинок, он может подарить
Фонтаны обычно работают по субботам и воскресеньям, в середине дня. Когда, уже обойдя парк, мы возвращались, то внезапно на одну минуту ожил центральный фонтан-гигант «Аполлон». Сказочно! Видимо, фонтаны опробовали перед открытием сезона. Аполлон натянул вожжи, и ладья всплыла из морской пучины. Мистическое совпадение.
Короли, видимо, со времен Фронды не любили Парижа. Города. Там становилось ясно, что власть не от Бога, а от народа. В надежде всю жизнь прожить «на даче» Людовик XIV и построил Версаль, отделился от города
Город достал его правнуков.
Малый Трианон: не только ужин с друзьями. Изучение жизни простого народа. Ферма королевы. Домики, крытые соломой. Выходя из мраморных покоев, хорошо пройти до хлева с надушенными розовым маслом коровами. Крестьяне ее величества. Горки Ленинские, Горки-7, Жаворонки, Николина Гора! Надо отдать пальму первенства Версалю перед Петергофом, их идея. Но наше — все-таки родное. Самсон, пожалуй, нам поближе, чем Аполлон. Иные пейзажи. На аллеях, оттесняя праздничные, со всего мира, толпы, причудливые машины обрезают деревья. Парень без рубашки оттаскивает ветки. На его спине вытатуирован дракон. Вот радость, которую он может себе позволить, когда все в будний день ходят смотреть на фонтаны и позолоту. Садовник-раб, как и триста лет назад, почтительно снимает шляпу.
Я опытным взглядом ректора-хозяйственника отмечаю: везде что-то подновляют, штопают, стригут, латают дыры времени в камне и металле, чистят. Очищают от водорослей большой бассейн, в котором плавают сытые огромные карпы.
Накануне отъезда — вспомнил! — у нас был Ник. Арк. На новой роскошной машине, в роскошных кожаных штанах. Мы с В.С. его знаем очень давно, человек небедный, занимается общественным питанием. Я знаю и его семью, Галю бывшую жену, мать, помню его погибшего друга, его умершего отчима. Знаю его квартиру, рядом с которой наша, — сарай. Коля рассказал, поделился, как к его глухонемой матери недавно, перед 1-м мая, позвонили в дверь. У них над дверью специальная сигнализация. Две женщины, весьма благообразные: «Надо оформить возможность получения льготного продуктового заказа к празднику». Мать, которая и племяннику дверь не откроет, на этот раз открыла. Общественность! Пока одна из женщин что-то оформляла, другая быстро влетела в одну комнату, в другую и в спальню, и вскользь сгребла с зеркала золотые цацки Н.А., которые на работу он не надевает: цепочки, браслеты, перстни. Чего, собственно, открыла дверь? Жадность!
17 мая, среда. Утром зашли на почту. С.П. захотел, по молодому тщеславию, отправить родственникам открытку из Парижа. На почте удивительно много народа: цивилизация начинается с бюрократии и связи. Недаром в ленинском знаменитом списке такие приоритеты: банки, почта, телеграф. Но в основном на почте люди пожилые: узловатые ноги старух — это вид снизу, с лавочки, на которой сижу. Все операционисты, а их около десятка, за крепкой мраморно-стеклянной стеной. Разбой существует и здесь. Вспоминаю, что и в банке, где мы были вчера, у черты перед кассой, у которой маялись клиенты, прохаживался молодой человек — охранник. Кстати, бастуют инкассаторы, считающие свою работу опасной и низкооплачиваемой, поэтому наличность выдают только по две тысячи в день — ездить в банк придется чуть ли не каждое утро.
С.П. даже не интересует, как на полную катушку использовать карту на посещение музеев, транспорт, телефон — важно, чтобы они были. Совершено западный человек.
Банк. Купили музейную карту на 3 дня. Это довольно дорого: 180 франков. Но уже посещение Базилики Сен-Дени стоит 32 франка. Базилика здесь же, рядом. Каждый день надо ходить минимум в два музея!
На этот раз меня проняло в Сен-Дени. Как я уже писал, со стабильными покойниками мне привычнее и легче. Поплясав и поиздевавшись над живыми, демократия ставит памятники мертвым. Внизу в базилике плиты над несуществующим прахом Людовика XVI и Марии-Антуанеты, как выразился С.П., «жертвами демократии», а наверху, уже в храме, их коленопреклоненные фигуры.
Хорошо, что реставраторы не тронули нагромождение могил в самом центре крипты: вскрытые пчелиные соты. В каждой клеточке был покойник. Все превратилось в пыль. Это все клиенты Дюма и Дрюона, писателей, сделавших для прославления Франции, больше чем кто-либо из политиков. Литературные ли герои лежат, прототипы, действительные ли действующие лица истории? Все это лишь отблеск, отбрасываемый словами. Приходится мысленно все время перемещаться из базилики в крипту. Могила, вернее, памятники Генриху II и Марии Медичи: безжизненные тела с грубыми крупными ногами и стыдливо, рукой прикрытым срамом, и сверху их величественные фигуры в коронах.
Сразу после Сен-Дени хотели попасть в новый для нас музей эротики, но он только до двух часов дня. Это чтобы в него не ходили настоящие эротоманы. Вперед по музейной карте дальше!
Музей сточных вод. Это один из самых интересных музеев, виденных мною. Цивилизация начинается с сортира. Моя жена думает, что вода течет из стены. Любой студент полагает, что унитазом все и заканчивается, там внизу, в белой дырке его навоз кто-то съедает. Если бы студентки прониклись сочувствием к труду канализационщиков, никто из них не бросал бы в унитаз тампаксы и пластмассовые бутылки. Музей находится в центре Парижа, возле одного из мостов, в старом коллекторе. Все блестит, но текут сточные воды и попахивает. Много старинных приспособлений и механизмов.
Музей Консьержери. Старый королевский замок и дворец. Потом, естественно, тюрьма. Это то, что я из жадности пропускал в прошлые разы. И здесь волновала меня скорее не историческая действительность, а литература: камера, в которой держали перед судом и казнью Марию-Антуанетту. Я ее уже люблю и сочувствую ей. Для меня существует только история описанная австрийцем же, как и его знаменитая королева-землячка, Стефаном Цвейгом. Низкое, темное окно, манекены, изображающие королеву, читающую письмо, солдата, наблюдающего за узницей. Демократы постановили, чтобы за австриячкой, кроме тюремщика, наблюдал еще солдат, постоянно находящийся в камере. Какая приобщенность к величию: солдат может видеть, как его бывшая королева отправляет естественные потребности или, если он скромник и отвернулся, слышать, как журчит высочайшая струя.
Наверху в отдельной комнате список гильотинированных в революционное французское лихолетье. И «бывшие дворяне», и «простые фермеры». ГУЛАГ после этих во всю стену списков, кажется лишь дальнейшим движением цивилизации. Списки огромны, и ведь это лишь списки, а сколько за ними рук, ног, локонов, шей и голов.
Нижний зал Консьержери — это пламенеющая готика. Огромный, воистину королевский зал. Огромные камины. Еще большие камины на кухне. Челядь ела, пила, спала и испражнялась. Какой же величины стояли урыльники? Проблема общественного или коллективного питания успешно решалась и тогда.