На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
19 июля, воскресенье.
Читал литературу на конкурс. Много журналистики, довольно занимательной, даже отдельные статьи, но каково самомнение. Это действительно самомнение или ощущение, что все премии, награды, в том числе и литературные, даются и распределяются между своими, а вдруг пронесет? Среди довольно средних вещей попался рассказик некоего молодого человека из Австралии о евреях-переселенцах в Германии. Сделано все со знанием дела. Наслаждаюсь от чтения прекрасной поэмы Зульфикарова. Но уж ему-то никакой премии не достанется. Особенно при нынешней системе их присуждения. С одной стороны, очень разбитое, на две тенденции, жюри, которое, в принципе, бьется за своих, а с другой — жюри читателей, хотя и молодых, которым проза Зульфикарова не по зубам.
20 июля, понедельник.
С утра ворошу все в институте. К сожалению, у С.П. сугубо бумажный стиль руководства. Его мало интересуют люди, их семьи и предметы, которые за людьми и действиями стоят. То есть мир воспринимается
Начали стекаться ответы на мои панические телеграммы по поводу сноса ближайшего к институту дома. Начальство, как всегда, врет. Стоит обратить внимание на слова «разобраны». Их разносили бульдозерами.
Вечером был у сестры Татьяны. Слегка закусили. Выпили по глоточку, уже больная старость. Заговорили о жизни «там» и «здесь». Она там живет, но понимает, что в той системе плохого: ожидание несчастья, ненужность, несоприкасаемость с общим миром. У нас очень много духовной близости, мы оба умеем думать. Материальное, духовное или социальное схватываем быстро, четко и в подробностях. Мы не понимаем, что значит быть глупым, а ведь большинство людей таковыми и являются, а не только некрасивыми, кособокими и кривыми.
Опять тачаю очередной опус для все более и более популярного «Труда»:
«Исключительно на крупном плане истории работало телевидение прошлую неделю. Все поучительно, все заслуживает исторического толкования. Но если кто-нибудь думает, что я начну с похорон последнего царя из династии Романовых, то он ошибается. Здесь лишь взлет непомерной славы Евгения Киселева и такие изысканные шляпки на депутате Старовойтовой. Депутаты, губернаторы и просто политическая челядь спешили то ли приобщиться, то ли вписать себя в золотую книгу истории. Опять были мысли о том, в каких же головах вызрела деловая идея вот так просто взять и втихомолку расстрелять всех, включая комнатную девушку, повара и лакея. То есть мысль этическая. И рассуждения: а что и кости мертвой комнатной девушки, и доктора Боткина и лакея Адольфа Труппа и повара Харитонова проходили генетическую экспертизу? И кто давал исходный материал? И здесь тоже не было никаких сомнений? Мысль историческая, которую можно назвать и обывательской». — Это все сокращено, потому что можно и гавкнуть, но из подворотни, мелких шавок обижать нельзя и не дай Бог обидеть свою Старовойтову. Но дело сделано, слава Богу, страдальцы нашли свое успокоение. Можно подумать и о главном событии. А им, безусловно, стало награждение президентом силовиков и речь, которую он произнес, глядя в камеру, о том, что и переворота не будет, и отставки не будет, и не случится ничего, что хотят шахтеры и энергетики. Пить бы устами нашего президента мед, но те, кто в школе изучал историю, знают, что она не терпит ни сослагательного наклонения, ни императива и порой такое откалывает. Вот даже вождь трудящихся всего мира за несколько месяцев до Октября не предполагал, что его поколение доживет до революции в России, а сколько наших замечательных монархов говорили о незыблемости порядка и вечности самодержавия. А тут случись непорядок с подвозом муки в Питере, при царской, напомним, власти переименованном из Санкт-Петербурга в простецкий Петроград, и все это самодержавие вплоть до нынешних порядков как корова языком слизала… Вот такие политические раздумья. Что касается художественных свершений, то ими стала пятисерийка сладкая и рассиропленная, согласно нынешнему месяцу, в котором обыватель варит варенье, до невероятия. Но если бы не Цусима, если бы не Порт-Артур, если бы не Ходынка, если бы не январь 90-го, если бы не Ленский расстрел, если бы этот полковник не поторопился отречься. Милая, дружная семья, уже заранее, в потомстве, наказанная Провиденьем. Всех, включая режиссера и замечательного актера Георгия Жженова — жалко. У последнего впервые в кинематографе не получилась роль, и вместо Историка так и остался актер в разных интерьерах и у разных дворцов. Не вписался».
21 июля, вторник.
Утром ездил с Алексеем в МРЭО. Экзамены он наконец-то с третьего захода сдал. Все время ожидал какого-нибудь подвоха — не те квитанции, не соответствует прописка, — ожидал очередных бюрократических разбирательств. К моему удивлению, все обошлось. Поздно вечером уехал, весь обессиленный, на дачу. Единственное утешение: пошли огурцы и кабачки…
22 июля, среда.
Сегодня день рождения у Алексея. Вечером приехали гости: Федя, который подарил ему одеколон, Олег с прекрасным волейбольным мячом. Главное — накануне Леша получил права. Я рад, что смог сделать что-то для его будущего. Теперь надо устраивать его на работу и что-то приплачивать за огород, машину и гуляние с собакой. Жарили шашлык, топили баню, ребята играли в футбол. Перед приездом компании я чуть-чуть поработал на компьютере.
23 июля, четверг.
Прочел для конкурса несколько рассказов Георгия Баженова. Много раздумий о скрытой жестокости мира. Он знает и живет в мире, в который я не хотел бы попасть. Замечательно сильные и серьезные произведения с приоритетом мысли. Он ищет зазор между истиной и правдой, мужским началом и волей. Многое от упорства и головы. Тем не менее восхищение мое скорее умственное.
Гуляли с Алексеем по большому кругу: через поселок на гору, вдоль реки, через луг и снова через поселок снизу. У реки две молоденькие девочки загорали без лифчиков, сидя у реки спиной к тропинке. Одна из них внезапно чуть повернулась, и на мгновенье мелькнула прелестной формы невероятно соблазнительная, маленькая, как апельсин, грудь.
24 июля, пятница.
Вернулся с дачи. Провел консультацию по этюду. В моих архивах, оказывается, целая папочка с записями на эту тему. Надо писать статью об этом виде испытания. Написал письмо в академию, которая требует от меня 160 долларов за официальное оформление. К сожалению, из абитуриентов явились на экзаменационную сессию не все, испугались и института, и его трудностей. Набрали тексты «Вестника» и «Чеховского сборника». Долго сидел разбирал тексты и думал, как скрутить все это получше. Вечером с В.С. смотрели замечательный фильм Алексея Балабанова «Про уродов и людей». Билеты в доме Ханжонкова для пенсионеров стоят 25 рублей, а для всех прочих 50. Это и для меня невероятно дорого. Вот тебе и самое массовое из искусств. Действие фильма происходит в Петербурге в начале века. Сугубо интеллигентное общество. Под корочкой — разврат и низость. Можно сказать, что здесь не только собственные комплексы Балабанова и хорошее его знание предмета, но и сильная социальная идея — общество прогнило. Не случайно за окном квартиры, разъезжая в разные стороны, паровоз. «Наш паровоз, вперед лети…» Меня поразило, что все это я разглядел в юном художнике еще пять лет назад, когда смотрел его «Замок» по роману Франца Кафки.
25 июля, суббота.
Привожу в порядок дневник. Многие замечательные мысли о времени и об искусстве исчезают, растворяются, так и не дойдя до бумаги.
Леша вечером уезжает на каникулы в Усолье. Не дешевое это дело держать в одном лице водителя, садовника, «вожатого» собаки. Но приблудившегося Лешу мы уже полюбили и хотели бы сделать для него как можно больше. Осенью из заключения возвращается его отец. Дождусь возвращения В.С. после диализа, и поедем с ней на дачу. Наметил заняться романом и перетаскать землю с фасада на грядки в теплицу.
27 июля, понедельник.
В институте пишут этюды. Темы. Мне помогает Хамид.
Для «Труда»:
«Что же я буду унижаться и писать о том, за что Елену Масюк выслали и объявили персоной нон грата из Таджикистана. Итак, все знают: местные ненормальные боевики изнасиловали 86-летнюю русскую бабушку. А корреспондентка об этом рассказала. Тема ли это для передачи или для мидовской переписки, не знаю. Гадко. Но разве не гаже бывает, когда то же телевидение приносит вести о невероятных кручениях с коренным языком для русскоязычного населения в Эстонии и Латвии. Это уже не на задворках мира, а как сами эстонцы и латыши говорят в цивилизованных странах. И ничего, измываются над этими несчастными русачками, которые построили им промышленность и порты, а сами эти цивилизованные граждане все интервью дают на русском языке. Забудьте этот язык, коли он так вам ненавистен. И будто опять МИД и правительство не может тряхнуть плечом, чтобы своих не забижали. Я вот, например, в знак протеста эстонскую сметану не покупаю, а теперь перестану слушать музыку Раймонда Паулса, раз он так занятно рассуждает о своем родном языке и о том, кому давать латышское гражданство, а кому нет. Да и кто бы в огромной стране знал этого Раймонда Паулса, если бы не русские певицы и русский язык? Но это все мелочи, крики страдающей души, вот опять телевидение объявило о двух дополнительных процентах, которые я буду платить в пенсионный фонд с зарплаты. Я об этом горюю? Если после этого будут выдавать зарплату шахтерам и пенсии в Хабаровске и Владивостоке, то пусть. Но ведь не будут, пообещают, как всегда, а сделают как обычно. Потому что банками, а не промышленностью занимаются, и не о ней и сельском хозяйстве болит правительственное сердце. Я вот уже сейчас прикидываю, не введут ли в ближайшее время наши молодые нижегородские монитаристы налог, чтобы начать платить по процентам Международному Валютному Фонду. Вот друзья, набрали деньжищ, вот наобещали, и куда они интересно их денут, чего купят, какие правительственные здания построят, какие новые отгрохают загородные резиденции. А что касается художественных передач, то очень понравилась встреча с актером Сергеем Виноградовым. Тут я совсем успокоился: со зрелищами, судя по его репертуару, у нас все в порядке, а хлеб даст Международный Валютный Фонд. Но еще лучше на эти деньги купить вагон фанеры и всей страной построить один большой самолет…»
Вышел «День литературы» со статьей Ильи Кириллова о «Гувернере». Мне это было интересно читать, потому что Илья выстраивает какую-то иную картину, увиденную в романе, нежели я ее себе представлял. Особенно это касается гносеологии романа, Илья выводит ее из молодого соцреализма. Всегда интересно о себе читать то, что расширяет твое представление о собственных возможностях. Многозначителен, хотя и лишь комплиментарен, один пассаж статьи: «у Есина в современной литературе есть один соперник — Владимир Маканин».
28 июля, вторник.
Очень волнует аренда бывшего «знаменского» особняка. Приехал на работу, чтобы написать письма в Госкомимущество. Аргументация моя известна: зарплату платим вовремя, не участвуем ни в каких революционно-социальных акциях, потому что нет повода, а значит — не воруем. Разрешите нам сдать наш особняк, не забирая львиную долю аренды себе. У нас подтекстом — на дело, у вас — на воровство. Вдобавок, напоминаю, наша собственность — это бывшая собственность Союза писателей СССР, добровольно переданная этой общественной организацией государству.