На руинах Мальрока
Шрифт:
Все, сейчас и сам упаду — сил больше нет...
Вот теперь точно спою...
Хриплю из отчаянного упрямства: пусть вокруг меня не наблюдается морских волн, но, раз уж деваться некуда, погибать надо подобно "Варягу". И пусть я не пустил ко дну ни одного "японца", пусть сгорят последние крохи кислорода в легких, но останусь под флагом:
...Мы теперь на свободе, О которой мечтали, О которой так много В лагерях говорят. Перед нами раскрыты НеобъятныеНа последней строке не удержался, упал в смрадную жижу, с трудом приподнялся, и встрепенулся, ощутив на мокром лице холодящий ветерок. Не сказать чтобы он принес ароматы цветущей сирени, но обнадежило дважды: во-первых — это явный признак связи с поверхностью; во-вторых — свидетельство бокового хода. Пока что галерея шла прямо, без ответвлений. Хотя в последнем не уверен — в этом мраке и смраде можно слона не заметить.
Идти дальше или свернуть? Сквозняк... ветерок... обнадеживает.
Свернул.
Новая галерея была узкой — я то и дело задевал правым боком за стену, а слева постоянно цеплялось тело епископа. Надеюсь, он еще жив. Почему сам на ногах до сих пор, старался не думать — бонусам в такой ситуации надо радоваться без анализа.
Очередное препятствие — споткнувшись, едва не упал. Нет — это не камень, и не коряга: похоже на начало лестницы. Шаг за шагом... вверх... через силу... через "не могу".
Призрачный свет впереди — звездное небо. Последние шаги — выбираюсь на поверхность. Какие-то тележки, бочки, стены вокруг. Похоже на хозяйственный двор. Людей нет, и это к лучшему — нам свидетели вообще ни к чему.
Осторожно уложив тело епископа на землю, обессилено присел, привалился к тележному колесу.
Отдых — долгожданный отдых.
Глава 4 "Я мстю, и мстя моя страшна"
Так бы и валялся до утра, бездумно таращась в стену, но благостное ничегонеделанье разрушили. Епископ, на свежем воздухе быстро пришел в себя, и не стал предаваться праздности — заворочался, приподнялся, внимательно изучил окрестности, и лишь затем тихо сообщил:
— Дан — мы в ограде золотарей выбрались. Большая удача: сюда и днем люди не очень любят заглядывать, а ночью даже за большие деньги никто не зайдет. Стена вон городская в двух шагах, а за ней кладбище старое, где еще до нашествия тьмы хоронить начали... нехорошее место, не говоря уже о том, что вонь несусветная от всего этого хозяйства.
— Кому вонь, а мне фиалками пахнет...
— Вы правы: в сравнении с тем, что мы пережили под землей, и впрямь аромат райских цветов.
— Конфидус — вы, я так понимаю, хорошо знаете город, раз даже с владениями золотарей знакомы?
— Да, доводилось здесь службу нести, юнцом. Все, что вблизи стен, знаю прекрасно — хоть глаза завязывай.
— Расскажите тогда подробнее: что здесь и где.
— Вон стена новая — за ней то самое кладбище. За кладбищем старые валы, и не живет там никто. Рва там вывод — грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников: вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня — в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются — видите, два из них чернеют? То, что левое самое, тюрьма, откуда
— Конфидус — я мысленно прикинул, где проходит основная галерея, из которой вас сюда вытащил. Если не ошибаюсь, мы пропустили ответвление, что вело вправо: ведь в исправительном доме тоже должны быть уборные? А за ним обитель карающих — следующий ход по правой стороне должен вывести к ней.
— Дан! Да вы о чем вообще думаете! Мы в цепях и на ногах еле стоим! В тюрьме переполох — нас вот-вот начнут искать! А может уже начали — вон, шум оттуда доносится! А вы... Дан! Да ведь там пожар!
Без интереса покосился в сторону продолговатой громады тюремного здания. И впрямь блики огня в паре окон сверкают, и шумят там все сильнее.
— Похоже, из-за нас пожар — от того факела, что на пол камеры упал.
— Дан — за поджог обычно в кипятке варят, а то и похуже чего придумывают.
— А за побег из колодок что дают?
— Лучше ночью про такое не вспоминать. Дан — бежать надо! За город! Есть у меня на западном перекрестке человек верный. Нет, не иридианин — в моем отряде воевал, пока руку не потерял. Собрали мы ему тогда денег, и трактир он придорожный открыл. Добро помнит — хороший человек. Поможет. Лишь бы не умер — лет пять о нем ничего не слыхивал. Только бы добраться... Дан — да прекратите вы на нору Хорька таращиться! О деле думайте!
— Конфидус — идите к своему товарищу один.
— А вы?!
— Объясните, как его найти — я догоню. Наверное...
— Да что вы задумали?!
— Я кое-что обещал Цавусу, и слово свое я держу. И Зеленого надо найти — Хорек должен про него знать. Так что придется к нему заглянуть.
— Да вы спятили! Да...
— Я все знаю! — резко перебил еретика. — И про цепи помню, и про усталость, и про кипяток и про погоню. Хотя про погоню загнул — вряд ли кто-то рискнет повторить наш путь. Конфидус: на инквизитора я еще могу махнуть рукой, а на Зеленого нет. Кто знает, где он, и что с ним. Он меня выручал не раз, и я его не брошу. Привязался к нему... Скажите лучше: у карающих хорошая охрана?
— Да зачем она им нужна?! Кто рискнет к ним лезть?! Ох я и глупец! О чем говорю! Дан — да вы будто на десять лет постарели! Еле дышите! Куда вам в драку лезть?! Потом найдете свою птицу — о себе подумайте!
— Вот когда найду, тогда и подумаю. Расскажите, как разыскать вашего трактирщика.
— Вот что с вами поделаешь... Не расскажу! Не отпущу я вас одного — вместе пойдем.
— Зачем идти на такой риск вдвоем?
— Вы тоже не раз выручали меня, а, главное, паству мою. Да и Хорек у меня тоже не в любимчиках — хотелось бы с ним посчитаться... много к нему накопилось.