На семи дорогах

Хаидов Юсуп

— Верно.

— А это неправильно! — воскликнул Чоллек. — Нужно было их заставить убивать, а нам с тобой — смотреть на это. Если бы мы так делали, то им некуда было бы идти от нас.

— Как же быть?

— Ничего. Не зря ведь говорит пословица: лучше поздно, чем никогда. Мы должны исправить свою ошибку.

— Хорошо, сердар, хорошо. Только...
– Что?.

— Ты постоянно напоминай всем, что ты очень меткий стрелок, что с первого выстрела можешь попасть в глаз птице. Твоя меткость тебя прославила на весь край. Пусть

нукеры знают, что, покинув тебя, они бегут прямо в пасть смерти.

Чоллек кивнул.

— Ты прав, Менджак. А теперь последнее. На той неделе езжай и прикончи того старика и братца. — С втими словами главарь снял с пальца и протянул помощнику золотое кольцо с жемчугом.

— Слушаюсь.

Когда они приблизились к Ширин колодцу, острый взгляд Чоллека заметил под кустарником одного из нукеров, которого оставил в коше.

Нукер лежал в луже крови и время от времени еле слышно стонал.

Обеспокоенный Чоллек спешился и подбежал к лежащему. Напоив раненого из своей фляги водой, он спросил, задыхаясь от волнения:

— Что случилось? Кто тебя ранил? На вас напал отряд?

Раненый покачал головой.

— Маммедша напал на нас.

— Давно?

— Недавно. Он, наверное, еще не успел уйти, бродит где-нибудь у колодца.

Маммедша был сыном одного из богатейших баев. Сначала он сбежал вместе с отцом за границу, а потом — Чоллек это знал — вернулся один. После чего, собрав вокруг себя противников советской власти, занялся басмачеством.

Маммедша любил говорить своим нукерам:

— Всегда легче разрушить новый строй, чем создать его. Сможем свергнуть советы — хорошо, а не сможем — тоже не беда. Вернем хотя бы свое богатство и уедем подобру-поздорову.

Маммедша и Чоллек начали враждовать: каждому казалось, что у другого трофеи богаче.

К обиталищу Чоллека вела неприметная тропинка. По ней можно было близко подойти к Ширин колодцу, где на обширной возвышенности был выстроен дом с просторной верандой. Можно было подойти к дому, оставаясь незамеченным.

Идя по тропинке, Чоллек добрался до песчаного бугра, опустился на пожелтевшую прошлогоднюю траву и принялся наблюдать за видневшейся вдали верандой. Не моргая, он долго наблюдал за домом, потом обратился к Менджаку, который тоже лежал рядом, разглядывая строение.

— Что видишь?

— Кажется, маячат какие-то фигуры.

— Сколько там людей?

— Вроде двое. Точнее не могу разобрать, слишком далеко отсюда.

— Первая фигура, которая маячит, это твоя мать, вторая фигура — Маммедша. Вон его туловище, как раз напротив стены. А нам видна только его голова. Жаль, что на одной линии с его головой сидит твоя мать. Пуля, чтобы попасть в лоб Маммедша, никак не может миновать твоей матери. Что будем делать?

— Сердар, больше никакого выхода нет?

— Пока нет. Думаю, что и не будет. Мы не можем больше терять времени.

— Ну что ж. Ничего страшного, если мать царапнет пуля. Стреляй, сердар!

Чоллек, который, удобно лежа, наблюдал за верандой, дал знак, чтобы ему подали оружие, и протянул за ним руку. Один из нукеров подал ему маузер. Однако Чоллек отшвырнул ружье обратно, прошипев:

— Скоты, винтовку дайте!

Взяв протянутую винтовку, Чоллек тщательно приложил ее к плечу и просунул ствол сквозь ветви кустарника, целясь в Маммедша.

Нукеры следили за ним, затаив дыхание.

Грохнул выстрел.

Чоллек, прежде всех придя в себя, скатился вниз по сыпучему песку бугра:

— Маммедша убит! Бегите быстрей, давите остальных, захватывайте добычу!

Нукеры во главе с Менджаком вскочили на коней, пришпорили их и помчались к дому с верандой. Они стреляли на ходу, хотя ответных выстрелов со стороны дома не было.

Около Чоллека, кроме Иламана, никого не оказалось. Чоллек, не торопясь, сел на коня и поехал, Ила ман последовал за ним.

«Если он на самом деле убил Маммедша с такого расстояния, тогда, правду говорят, этому человеку покровительствует сам аллах и все святые», — подумал про себя Иламан, все еще не веря в смерть Маммедша.

Когда они рысцой подъехали к дому, последние сомнения Иламана улетучились.

На веранде, уткнувшись лбом в пол, лежал убитый Маммедша. Широкий затылок его был подобен доске палача.

Из раны во лбу била фонтаном кровь, заливая искусно расшитые узоры ковра, застилающего пол веранды. Влажный, чистый утренний воздух мешался с тошнотворным запахом испаряющейся крови.

Стараясь не смотреть на страшную картину, Иламан отвернулся и отошел в сторонку. Однако на полпути его настиг тонкий, пронзительный голос Чоллека, проникающий в душу.

— Эй, сирота, иди сюда.

Иламан вернулся.

— Раскрой мешок!

Иламан поймал мешок, брошенный ему Чоллеком, и стоял, не зная, что делать дальше.

— Ну, что стал? Подойди!

С этими словами Чоллек вытащил из ножен клинок и запустил его в затылок Маммедша, ловко отделив голову от туловища.

Острый запах хлынувшей крови резко ударил в нос Иламану, заставив его смертельно побледнеть.

Чоллек велел:

— Пошире раскрой мешок!

Иламан, изменившись в лице, лихорадочно трясущимися руками исполнил приказание. Чоллек бросил в мешок голову Маммедша и произнес:

— Завяжи мешок и отнеси его в дом.

Нукеры, расстреляв часть людей Маммедша, пытавшихся бежать, привели семерых избитых пленных.

Чоллек подошел к матери Менджака, которая сидела, приложив кусок ваты, напитавшейся кровью, к ране на носу.

— Эй, старая! Женщина подняла голову.

— Погляди на них, — сказал Чоллек, указывая на пленных, сбившихся в кучу. — Только вот эти дураки оказались виновными в том, что ты ранена. А мы разве позволили бы упасть хоть волоску с твоей головы?.. Старуха молчала.