На семи дорогах
Шрифт:
Вернувшись с доверху навьюченным верблюдом, Ходжанепес узнал об отъезде Бабакули, и его одутловатое лицо исказилось от ярости, глаза налились кровью.
— А, ты задумал уехать тайком от меня, чтобы за получить все богатство Эсенбая. Не выйдет! — бормотал он, мечась по двору и даже позабыв о том, что нужно развьючить верблюда.
На глаза Ходжанепесу попался топор, он схватил его и заткнул за пояс. Затем направился к стоящему в стойле коню, не оседлав, вскочил на него и помчался догонять Бабакули.
Отменно отдохнувший, застоявшийся конь, понукаемый нетерпеливым Ходжанепесом, почти летел, рас пластавшись над степью, с разбега перескакивая через небольшие бугры. Колючие ветки кустарника царапали ноги седока, причиняя ему острую боль, но он не заме чал ее.
Холодные порывы осеннего ветра пронизывали одежду насквозь, вздували бугром рубашку на спине, однако от чрезмерного напряжения по лицу Ходжане-песа градом катился пот.
Уйти от погони Бабакули не удалось. Ловким маневром срезав его путь, Ходжанепес догнал родственника, усталый конь которого трусил мелкой рысцой.
— Слезай, негодяй, — крикнул Ходжанепес, схватив коня под уздцы, и крепко выругался.
Бабакули тотчас вскипел от ярости. Его узкие глаза злобно округлились, губы мелко задрожали и даже усы затряслись. Он изо всей силы ударил Ходжанепеса туго свернутой веревкой, и нахлестывая коня, поскакал в сторону юрт.
Ходжанепес снова догнал Бабакули.
— Послушай, Бабакули я сгоряча наговорил тебе нехорошие слова. Прости меня! Видно черт меня попутал, обидел тебя нечаянно. За это и получил от тебя веревкой по заслугам.
Бабакули молчал.
— Давай, бей меня, пока рука не устанет, — продолжал Ходжанепес. — Только помиримся! Прошу, не обижайся на меня.
Бабакули замедлил ход коня, посмотрел, раздумывая, сначала на вспотевшее круглое лицо Ходжанепеса, затем окинул взглядом всю его приземистую, плотную фигуру, похожую на мешок, набитый песком, и самодовольно усмехнулся. После этого достал из кармана красного шелкового халата табакерку с серебряной крышкой, и с наслаждением постучал ею по зубам. Он явно упивался унижением соперника.
— Наверное, скоро приедет младший дядя, — пробормотал Бабакули после томительной паузы, и продолжал. — Если мы сообщим ему о тех словах, которые сказал перед смертью его отец, то нам, надо полагать, тоже кое-что перепадет.
Бабакули умолк и, часто моргая, стал наблюдать за реакцией Ходжанепеса.
Тот стремительно шагнул к Бабакули и схватил его за стремя.
Послушай, дорогой, не надо этого делать. — Почему?
— У него и без того немало богатства. Ведь только мы с тобой слышали предсмертные слова бая.
— Так получилось...
— Этого бы не случилось, если бы аллах нам не покровительствовал!
— Ты думаешь?
— Конечно! — убежденно подтвердил Ходжанепес, — Так давай не будем швырять камень в свое счастье.
— Что ты предлагаешь?
— Поедем туда вместе, отыщем золото и поделим его.
— А как поделим?
— Пополам.
Бабакули покачал головой и пришпорил коня.
— Подожди, не торопись, я хочу сказать тебе еще кое-что, — проговорил Ходжанепес задыхающимся го-лосом, цепляясь за стремя.
— Говори.
— Ты до сих пор не можешь женить сына.
— И что?
— Если согласишься с моим предложением, обещаю тебе, что обойдемся без всякого калыма...
— Это ты сейчас так говоришь, — в раздумье произнес Бабакули. — А потом откажешься, окаянный, от своих слов...
Всем своим видом, однако, Бабакули давал понять, что склонен уступить выгодному предложению.
— Если откажусь от своих слов, то вот мне! — горячо сказал Ходжанепес и провел указательным пальцем по горлу.
— Поклянись.
— Клянусь кораном!
* * *
Через некоторое время Ходжанепес и Бабакули, пользуясь тайными тропами, пересекли государствен ную границу.
Добравшись до нужной точки, они весь день про сидели в укромном месте, затем, убедившись, что за ними никто не наблюдает, двинулись дальше. Продвигаясь подобным образом, они достигли Джейхуна — своенравной реки. Здесь наняли лодку и вместе с лошадьми перебрались на другой берег.
Наконец настал час, когда два всадника, пробираясь сквозь заросли, остановили коней прямо напротив бывшего двора Эсенбая.
Оба спешились.
Увидев двор, хранящий богатство, Ходжанепес от радости ускорил шаг, стараясь не шуршать камышом. Затем остановился и принялся из-под руки пристально вглядываться в даль.
— Ну, что там, во дворе Эсенбая? — нетерпеливо спросил Бабакули.
— Народу полно.
— Чем заняты?
— Кажется, навоз таскают.
— Что же нам теперь делать? — спросил озабоченно Бабакули.
— Ясно, что будем делать, — уверенно усмехнулся Ходжанепес. — Засядем в камышах и будем пить чай, отдыхать после трудной дороги.
Предложение Ходжанепеса пришлось по душе Бабакули, у которого от усталости гудела голова. Кроме того, очень хотелось есть.
Когда на небе густо высыпали звезды, Ходжанепес и Бабакули, взяв припасенные заранее необходимые для раскопок инструменты — лопату и топор — покинули заросли камыша.
Двор, покинутый Эсенбаем, был погружен в ночную тьму.
Яркий лунный свет заливал в глинобитных стенах глубокие трещины, отчего они казались глазницами сказочного дива.
Они отыскали северо-восточный угол гостиной, и Ходжанепес без промедления приступил к раскопкам, Бабакули посвечивал ему с озабоченным видом.