На семи дорогах
Шрифт:
Ложе Иламана было напротив дедова. У него было какое-то тряпье, которым он мог укрыться в холодную погоду.
В селе, которое раскинулось у подножия гор, Хаджи Тихий имел небольшой участок земли. Здесь они с внуком сажали джугару. Пока она созревала, оба ютились тут же, в маленькой мазанке. Затем, собрав зерно и распродав силос кому-либо из соседей, снова возвращались в горы.
Каждый раз, когда дед и внук спускались с гор на свой участок, односельчане приходили к ним и просили сделать мельничные жернова, а то и мельницу целиком.
Нужно сказать, для Хаджи Тихого все сельчане были одинаковы — что баи, что бедняки. В порядке очередности он выполнял их просьбы.
Работал старик добросовестно, лишнего не брал, за что пользовался среди сельчан уважением. Не было на селе тоя, на который не пригласили бы Хаджи Тихого с внуком.
В начале осени один из зажиточных жителей села устроил той. Иламан с дедом пришли и сели в сторонке.
В скором времени начался гореш — борьба. Все, кроме Хаджи Тихого, пошли на утрамбованное поле наблюдать за борцами-пальванами.
— Если ты настоящий пальван, выходи на середину! — кричал некогда очень известный борец, приглашая на состязание и расхаживая по полю. — Победителя ожидает награда — красный шелковый халат!
Пробираясь через сгрудившуюся толпу, Иламан искал удобное местечко, чтобы наблюдать за захватывающим зрелищем.
Поединок начался!
Низкорослый, коренастый борец вел с более рослым непримиримую борьбу.
— Гляньте-ка на этого коротышку. Кто это? — спросил один из сидевших, вытирая свои жирные руки об ичиги.
— Это сын Сейитназар ишана. Будь у меня такой отец, как у него, я тоже бы вышел на середину поля. Клянусь, любого из этой толпы положил бы на обе лопатки, — гнусавым голосом проговорил длинный человек с бледным лицом.
— А какой у него отец?
— А вот какой. Позавчера Сейитназар привез из соседнего села купленную им там двенадцатилетнюю девочку. Своими глазами видел! — рассказчик поменял позу, привстав на одно колено. А Девочка плакала и просила: «Мулла-ага, не увозите меня, я вам подарю за это свою серенькую курочку».
— Безобразие! Что там, в селе, сорока царствует, что ли? А куда делся сельский староста? Его не было при этом?
— Староста-то есть, да что толку? Он ведь родственник Сейитназара. Эх, да что там говорить! Вот и в твоем селе есть староста, который обязан следить, чтобы соблюдался порядок. А разве неизвестно всем, что ты не можешь забрать полоску земли, которую тебе выделили из имения Мелебая?
Долговязый, задав этот риторический вопрос, не требующий ответа, не проронил больше ни слова.
— Эх, люди! — сказал кто-то из сидевших после длительной паузы, в течение которой все увлеченно наблюдали за борьбой. — Если сравнить настоящие наши дни с прежними, то старые дни были золотыми. Эти проклятые басмачи, бог ведает откуда появившиеся, не дают нам покоя ни днем, ни ночью. Единственного быка отобрали, которого я запрягал в соху.
— Кто же отобрал у тебя быка? — поинтересовался кто-то из сидевших селян.
— Сам Чоллек сердар, который объединил вокруг себя несколько мерзавцев. У моего соседа стали отбирать корову, которая была привязана к колу. Человек схватил топор, но в недобрый час вздумал он оказать сопротивление бандитам. Чоллек поставил лицом к лицу сына и отца и, убив одним выстрелом обоих, ушел из села.
— Разве об этом не знают красноармейцы, которые защищают бедняков?
— Они знают обо всем, что у нас делается, эти красноармейцы.
— Откуда?
— Очень просто. Они, брат, прежде чем приступить к какому-нибудь делу, сначала гадают. Их гадальщики живут в белых городах. Главного у красноармейцев зовут Давид, он дни и ночи сидит у телефона, ожидая, что скажут эти предсказатели.
— Молодец, крепкая у него душа! Как у него тер пенья хватает.
К разговору прислушивалось все больше народу.
— Может, так и есть, — задумчиво заметил кто-то.
— Эх, да мы сами хороши, трусим басмачей, — продолжал другой. — А есть ведь и у нас люди с храбрыми сердцами, которые могли бы дать отпор бандитам.
— Конечно! — подхватил третий, позабыв про зрелище борьбы двух пальванов. — Вот прошлой ночью Худайберды, батрак из соседнего села, взял с собой десяток отважных людей, и они как следует встретили басмачей, которые шли в очередной раз грабить село.
— А оружие у них было?
— Какое там оружие. Только палки! Но они в темноте показались перепуганным басмачам ружьями. Дехкане всех бандитов взяли в плен, ни одного не упустили, и привели их к главарю красных — Давиду.
Между тем той продолжался.
Беседу людей прервала печальная музыка, исполняемая на гиджаке.
Позабыв обо всем на свете, дехкане начали прислушиваться к мелодичным звукам.
Когда гиджакист кончил играть, один из сидевших спросил:
— Кто это? Здорово играет!
— Он сам вообще-то пастух. Недавно баи ограбили его, заставили заплатить штраф — больше ста голов овец. Можно сказать, нищим оставили. Вот тогда он, бросив пастушничать, и научился играть на гиджаке.
— Ты тоже не хуже его играл бы, если бы тебя заставили заплатить штраф в сто овец, — сказал один из сидевших, и все засмеялись.
Вечером Иламан с дедом вернулись к себе в пещеру.
Когда стемнело, снаружи раздался топот лошадиных копыт, а также шум потревоженных камней на дороге.
Иламан выскочил из пещеры. Двое всадников, увидев его, приостановили коней, и один из них спросил у Иламана:
— Эй, дружок, Хаджи Тихий здесь живет? Иламан, не отвечая, повернулся и заглянул в пещеру:
— Дедушка, там тебя спрашивают двое всадников. — Голос Иламана звучал взволнованно и тревожно.
На слова Иламана Хаджи Тихий даже не приподнял головы. Он сидел у костра, поджаривая кусок хлеба на раскаленных угольках.