Но колыбельной оклик тающийпочти истёк, и темп возрос.Он заскользил по нарастающей:качели, ёлка, Дед Мороз…Поход – и пчёлы в сонном клевере.Трёхмерно громкое кино.Хиты отстукивают в плеереготично, дерзко, заводно.Стрекочут в клетке неразлучники.Сквозняк врывается шаля…Девчонка у окна заслушаласьперетеканье февраляв беспечный март, слова невольные –стихи, рождённые в толпе…Дрожит неровными триолями,роняет бусины капель.Гуляет солнце переулкамии плавит снежное драже.Звенят упрямо рельсы гулкие.И ей четырнадцать уже…
Анна
Лоза
Я буду каркасом прочным, стальной опорой. Рисковая, сильная, жёсткая, это правда.
А ты – просто так, листвы мягкотелый ворох. Цветная лоза осеннего винограда. По сетке, по серым прутьям течёт, пылая, шипит дождевыми редкими жемчугами, упрямо, неукротимо бушует пламя. И греет оно меня. А тебя – сжигает.
Ты ветер медовый, гречиха и пряный донник. Ты глянцевый, пряный, радостный цвет аджики… И тёмные, фиолетовые прожилки на ласковых – на твоих листвяных ладонях. Ты рыжие сполохи, бархатный цвет черешен, ты сочно-лиловых бусин густая россыпь. Отрада стволов, древесно заматеревших. Упругая жажда юных ещё отростков.
Щекотка листвы бежит по железным нервам. Твой голос – огнём по воску, а я свеча лишь. Твой дар. Он такой огромный и непомерный… Но ты с ним живёшь, как будто не замечаешь.
И чтобы понять очевидную эту малость, счастливую правду свою «не одна, а двое»… Я так за тебя отчаянно испугалась, до хриплых и чёрных глубин нутряного воя… Что будет стоять опора моя пустая… Конечно, её никто не согнёт, не скрутит, но если лозы – бесполезной лозы! – не станет, зачем эта ржавая сетка, столбы и прутья?!
Я вовсе не узница. Солнце, венец, рубины, прожилки листвы пульсируют, будто вены. Держи, обвивай, обнимай, укрывай, Любимый.
Колючие прутья ладонью благословенной.
Андрей
Храню
В анналах памяти, в архиваххраню приметы давних лет,минувших дней и дат счастливых,как будто в прошлое билет…Истёртый снимок чёрно-белый –застывший оттиск юных грёз,свидетельство души незрелой,былой любви апофеоз.И ворох писем безмятежных…Как приказать: забудь, порви!Предать огню сухой валежник –остаток памятной любви…И снова душу растревожиткакой-нибудь засохший лист…За каждым днём, что мною прожит, –тепло сердец и светлость лиц…Храню. Любовно и прилежно.(Хотя былого след простыл!)Храню. Старательно и нежно.Так тяжело сжигать мосты…
Анна
Персефона
Вот она выбегает и щурится, пробует землю –кто кого согреет? стынь бесснежная? пятка босая?И клюёт ей ступни, как птенчик, первая зелень.Робкие, щекочущие касанья.Разрисованы руки царапинами в орешнике.Листья ластятся, молодые прислужники.Эй, вы где, подснежники, и надснежники –послестужники?!Вот она раскинула руки, тоненькая, прямая,ей перехватило голос, и плачет она, и молит:обнимать бы вечно и небо, и травы, и море,обнимаю вас, хорошие, обнимаю…И густеет воздух – приворотное зелье.Сладко, сладко, руки и губы в него окунаю…Я же здешняя, нисколечко не подземная,до последней жилочки я земная!
* * *
Он стоит и ждёт. Всемирный, чужой, всемерный.Будто не окован любовными звеньями.Он стоит среди смерти и бывших смертных –потому что бессмертно одно забвение.Сам – и смерть, и суд, и мшистые камни,и беззвучные воды. И смотрит он осторожно:виноградный сок по губам любимой стекает,и на шею сладкая побежала дорожка…Будто лозы, поспели её высокие груди.И походка вьётся, волну прибрежную вопрошает…Брат Морской, присмотри за девчонкой шалой,накидай ей брызг, сапфиров, что ль, изумрудин…Вот она ликует, плещется, трёт молодые очи,носится по кромке, искры разбрасывая.Вот она выкручивает подол и хохочет…Посмотри – не смотри – как она прекрасна.Вот она лукаво щурится – и всегда по-разному,растрепались косы, это с гор текут перелески…Присмотри за ней, пожалуйста, Брат Небесный.Посмотри – не смотри – как она прекрасна.Вот она, набродившаяся, приходит.Без напоминаний и зова: ну где ж она?!Оживает подземье бесцветное и глухое.Это он обнимает её –не удерживая…
Анна
Оборотничество
Мы считались такой идеальной парой:озорное солнце и добрая тень.Я люблю его – он нормальный, хороший парень!Только оборотень.В нём угрюмая сила порой ночует,поводок обрывает глухая жуть.Зверь скулит и рвётся, и я его нюхом чую.И держу.А когда он с утра подставляет спину,набродившись, дышит устало и тяжело,я спокойно глажу вздыбленные шерстины.«Успокойся, маленький, всё прошло…»А с недавних пор он хохочет, как одержимый.Пробирает до дрожи смех, уходящий в вой,переполненный смертью, людской поживой,дважды, трижды, стократ живой!Он сказал, что устал служить человечьей правде,что пора взрослеть, на людишек глядеть трезвей,и теперь он не оборотень, а каратель.И мессия, и суперзверь.В соцсетях друзья, безбашенны и клыкасты,как один провыли про новый законпредставителей новой всесильной касты.Вот таких, как он.Объявился – с ухмылкой лисьей и шеей бычьей –Главный Волк, новоявленный царь и бог.Да, пока в вас видят парней обычных.До поры – пока не вопьётесь в бок.Я боюсь, я кричу – ну кому ты себя-то продал?!И куда мне идти, если я навсегда с тобой?Посмотри мне в глаза – я детёныш людского рода –и неправда, что выращена на убой!Пусть умрёт в ночи беспамятный твой советчик!Вымой когти, язык и сердце, и станешь чист!Зверь, зверюга мой, славный мой, человечий,ну опомнись, пожалуйста, излечись!А кругом бурлит заразительное безумье,страстно шепчет: отдайся и приумножь…Он впервые швырнул меня и оскалил зубы.Я впервые – я не хотела – взялась за нож…
Андрей
Половины
Забыл. Не помню я уже,как злые тучи надвигались,как на злосчастном виражемы в хлам с тобою разругались.Как обменялись мы в сердцахнакопленной годами желчью,подпортив красоту лицаобид безжалостной картечью.Но помню, твой кривился рот,внося сумбур в точёный профиль.И в муках корчился Эрот:он не готов был к катастрофе…Там, где с тобой соединясь,когда-то став единой плотью, –остался шрам. А наша связь –теперь лишь жалкие лохмотья…Забыл, но шрам болит ещё,и студит душу пустошь комнат.А брак, что небом освящён,жестоко надвое расколот.Никто не уцелел в борьбе,дымятся брачные руины.И каждый вновь сам по себе.И мы, как встарь, – две половины…
Анна
Любовь. Октава
Была боязнь, вколоченная с детства,живучая, как дикие кусты:нельзя поддаться, дрогнуть, заглядеться!Любовь – когда тебя, когда не ты.Раскидываешь солнечные нити –и ловится мальчишечья плотва.Ты сувенирчик, маленький магнитик,чья сила притяженья такова –что розы, слёзы, клятвочки навеки,реестры жертв плодятся на лету!Как будто это – некие проверкина женственность, на дар и красоту…
* * *
Пришло не униженье – обретенье. Случайный май и листвяной ковёр. Тепло, щекотка в солнечном сплетенье, как будто кто-то кисточкой провёл. И, женское тщеславье преступая, – не до него! – ты пробуешь пути.
Восполненность. Счастливая, слепая. Ты плоть и дух. Ты звук, ориентир. Ты цельность. Может, это и пугает: начало дней с нуля и налегке… До– первой ноты и ступеньки гаммы. Ре– альность мая в сонном городке.
Раскинулся калейдоскоп дорожный, бодрящий ветер поутру подул. Ми– раж, на ощупь хрупкий и надёжный… Фа– нтастика, где ритмы совпадут, ручей соль– ётся с полноводной речкой, а ветер размешает облака… Тебе немножко натирают плечи разболтанные ля– мки рюкзака. Летит качель в си– реневое буйство, на тополе чернеется гнездо.