На Севере дальнем

Шундик Николай Елисеевич

Машина с ходу сделала крутой поворот, и сразу, как на ладони, показался поселок. Гоомо резко наклонился. Он не­пременно хотел схватить своими глазами все, все сразу, что только можно было увидеть.

Автомобиль остановился. Гоомо спрыгнул на землю, схва­тил рванувшегося к нему Чочоя на руки и, словно боясь, что кто-нибудь

отнимет у него мальчика, которого он любил боль­ше всех на свете, понес его куда-то в сторону, все сильней и сильней прижимая его к своей груди.

— Живой!.. Живой!.. Живой!.. — повторял он, словно только этим словом мог выразить все, что было у него на душе.

Опустив Чочоя на землю, Гоомо присел перед ним на кор­точки и неуклюже вытер своими огрубевшими руками слезы радости на щеках мальчика. И Чочою было дороже всего на свете в эту минуту прикосновение грубых рук Гоомо к его лицу.

— Вон Вияль бежит! — встрепенулся Чочой.

Гоомо вскочил на ноги и действительно сразу узнал сестру, которую помнил еще девочкой.

Рот у Вияль был открыт в беззвучном крике. Она обхва­тила голову Гоомо руками и мгновение смотрела в его глаза, как бы спрашивая: «Это ты, мой брат Гоомо, тот самый Гоо­мо, которого я помню совсем мальчиком?..»

Гоомо шумно втянул в себя воздух, в котором ему почуди­лись запахи далекого детства, и крепко прижался своей обвет­ренной горячей щекой к влажному лицу сестры.

А Чумкель остановился перед застывшей толпой, превоз­могая головокружение; окинул взглядом все лица и вдруг уви­дел перед собой словно выросшего из-под земли родного отца, протянувшего к нему руки...

Крики радости оглушили Чумкеля. Он увидел, что на него надвинулась взволнованная толпа, попытался рассмотреть среди молодых смеющихся лиц то единственное лицо, по кото­рому он должен был узнать своего сына. Не знал Чумкель, что сын его стоял совсем рядом с ним, жадно вглядываясь в него.

Схватив протянутые руки Кэргыля, Чумкель крепко, по-мужски, обнял его и спросил:

— Отец, а где он? Где?

Кэргыль повернул голову в сторону Тынэта. Губы Чумке­ля дрогнули. Он что-то хотел сказать, но слов не нашлось. Тогда он быстро-быстро ощупал руки и плечи Тынэта, ощу­пал цепко, словно этим жестом хотел сразу, в первое же мгно­вение приблизить к самому сердцу пока еще далекого и со­всем неизвестного ему человека.

— Какой ты большой, какой сильный! Какой ты ловкий, быстрый, меткий, наверное! — наконец промолвил Чумкель в наступившей тишине.

Лицо Тынэта вспыхнуло ослепительной белозубой улыб­кой. И в этой улыбке для Чумкеля вдруг ожило до последней мельчайшей черточки лицо жены, с которой его навсегда раз­лучили в тот давний проклятый день. И только в это мгно­вение он всем существом своим по-настоящему почувствовал, что у него действительно есть сын.

— Сын! — тихо промолвил Чумкель.

— Люди! — послышался громкий голос Таграта. — Идем­те в наш клуб на большой праздник встречи!

Толпа всколыхнулась и направилась к клубу.

Гоомо поднял на руки своих племянников, Чочоя и Кэу­кая, и, увлекаемый толпой, пошел к большому дому, который назывался непонятным словом «клуб».

— Что это у вас за красные шарфики на груди? — спросил он, поглядывая то на Чочоя, то на Кэукая.

— Это не шарфики, это пионерские галстуки, — с какой-то особенной гордостью, озадачившей Гоомо, ответил Чочой. — Мы тебе расскажем. Мы тебе много-много расскажем и много покажем!