На широкий простор

Колас Якуб Михайлович

Дед Талаш повернулся к пану Крулевскому:

— Видишь, пан, твои солдаты на нашу сторону переходят, и все они перейдут, когда узнают правду.

И еще один человек одиноко стоял в лесу, наблюдая эту сцену. Он хотел подойти к людям и сказать свое слово, но не отважился. Человек этот был Савка Мильгун.

* * *

…Остроносый челн скользит через Припять. Два человека в челне. Один — молодой,

курносый, с кудрявым чубом — неторопливо, ритмично, взмах за взмахом гонит челн. Другой с достоинством сидит на носу. Под мышкой у него портфель. Прожитые годы оставили след в морщинах его лица, в глубоких складках на высоком лбу. Задумчиво вглядываются куда-то в даль, в прошлое, его темные, еще живые и острые глаза. Это дед Талаш, председатель сельсовета. На веслах — его секретарь, Самок из Вепров. Отдыхает дедово «настоящее ружье», остывшее после горячих боев по диким дебрям Полесья. Теперь у деда Талаша другие заботы, другие дела. Но эта широкая Припять будит в нем воспоминания о недалеком прошлом.

— А помнишь, Самок, как мы ловко вырвали батальон товарища Шалехина из лап белополяков и переправили на тот берег?

Самок поднимает голову, в серых глазах его искрится смех:

— Поднесли им, что называется, дулю под нос… Ну и ломали они себе голову, куда это делись красноармейцы!

Дед Талаш только в усы усмехается. А потом начинает разговор о другом:

— Ну, а как ты считаешь, голубь: пойдет наше артельное хозяйство?

— А почему не пойдет? Земля есть, кони есть, рабочих рук хватает… Пойдет! — Уверенность слышится в голосе секретаря.

— Эге ж… И я думаю, что пойдет!

По делам молодого колхоза едут они в волостной исполком. Сообща решили основать колхоз. В артели легче будет помогать семьям погибших партизан: Мартына Рыля, Кондрата Буса и других. Колхозу переходят земли Кондрата Бирки и Симона Бруя. Их судили народным судом и приговорили к высылке. Войта Василя Бусыгу вывели «в расход», как злостного контрреволюционера Авгиня не захотела остаться в хозяйстве Бусыги, передала обществу все имущество и подала заявление, чтоб и ее приняли в колхоз. Обсудив ее заявление, Талаш и его товарищи вспомнили о заслуге Авгини перед партизанами и постановили — принять.

Шумит и гомонит Советское Полесье, и новые аккорды слышатся в этом шуме и в этом гомоне. Вольный ветер обдает теплым дыханием широкие, застывшие в своей вековечной неподвижности

болота и шепчет жестким зеленым травам на кочках, что идет сюда новый советский человек, идет, чтобы нарушить их сон, чтоб превратить болота в богатые луга и нивы. Гуляет ветер над кудрявыми вершинами полесских пущ, колышет ветви над свежими курганами-могилами, разбросанными на высоких песчаных островах, и поет вольный баян славу похороненным да слагает людям песни о сеятелях бури и борьбы.

Среди топкого болота поднимается остров, а на острове — курган. Высокий и широкий столб, старательно вытесанный партизанским топором, стережет эту могилу-курган. На дубовом столбе рукой неискусного резчика вырезаны два слова:

МАРТЫН РЫЛЬ

На могиле лежит простой венок из живых цветов Полесья. Сюда изредка, в свободные дни, приходят две женщины: мать и дочь. Открыла мать дочери свою тайну — правду о том, кто был отец Алеси. В глубокой печали, подняв чернявую головку, смотрит Алеся на высокий дубовый столб. Это она приносит на могилу венки из свежих цветов. Молча возвращаются они с могилы: одна — с горькими сожалениями о прошлом, а другая — с гордым сознанием, что отец ее — герой-партизан.

Проходят годы. Деду Талашу теперь восемьдесят с хвостиком. Трудно ему уже заниматься общественной деятельностью, но без работы он оставаться не хочет. Он бакенщик на Припяти. Его работа — зажигать ночью на реке фонари и следить за ними.

Дед Талаш любит вспоминать о партизанских днях. Как результат его воспоминаний и появилась эта повесть.

Заканчивая ее, я хочу сказать людям об одном сильном желании деда, которым он теперь живет: дед Талаш очень хочет повидать товарищей Сталина, Ворошилова и Буденного.

И еще один штрих для обрисовки образа старого партизанского командира: когда деду Талашу напоминают о врагах Советской страны, замышляющих войну против нее, он выпрямляет согнутую годами спину и глаза его вспыхивают по-орлиному:

— Ого! Я сяду тогда на коня и покажу еще, на что способен старый Талаш!

1933