На сияющих вершинах
Шрифт:
– Глас народа - глас божий.
– Белецкий назидательно поднял палец. Не внемлющего гласу Божьему ждет возмездие. По-моему, касториане очень рискуют.
А вернувшись в свое жилище переодеться и немного поработать за письменным столом перед визитом к Анне, он обнаружил, что касториане вняли-таки гласу. На прикроватной тумбочке в спальне стояла обычная поллитровая темно-зеленая бутылка со знакомой этикеткой. Можно было подумать, что "Жигулевское" подвезли из ближайшего гастронома, если бы не одна деталь: горлышко было закупорено не стандартной жестяной пробкой, а полупрозрачной белой пленкой.
"Ну, черти,
– Сегодня пиво дали, а завтра что давать будут по просьбам трудящихся?.."
...Появление пива стало главным предметом разговоров за ужином. Толик чувствовал себя героем, бурно радовался, шутил и тут же вместе с другими мужиками устроил экспресс-опрос на предмет выявления чудиков, что терпеть не могут "Жигулевское" и готовы отдать его истинным любителям.
– Живем, мужики!
– радостно восклицал Толик.
– Сегодня играем на пивко!
– Надо еще телевизор у них попросить, - заявила Маша, супруга Валерия Александровича.
– Чтобы у всех желающих был телевизор, а то прозябаем, как в Африке.
"О, господи!
– подумал Белецкий, глядя на радостно возбужденных людей, уминающих "холодец".
– Неужели и телевизоры обеспечат?"
Сидящая рядом Анна прижалась к нему бедром и по спине Белецкого забегали приятные мурашки. Письменный стол и машинка могли подождать - еще будет время.
– Надо поставить вопрос о выходных, - басовито гудел сантехник Аркадий.
– Нужно требовать хотя бы один выходной, мы же не нанимались ежедневно вкалывать.
– И чтобы картошечки с луком!
– подхватил кто-то на дальнем конце стола.
– И еще вареников!
– Огурцов маринованных...
– "Сникерса"...
– По две бутылки пива...
– А мне мой "москвичок", по поляне погасать!
"А ведь дадут, ей-Богу, дадут"... Белецкий не знал, откуда вдруг появилась у него такая уверенность, но что-то говорило ему: дадут. Каждому - по потребностям.
Возбужденный люд разбредался от стола, договариваясь о занятиях на вечер, группируясь по интересам, насытившийся и беспечный. Белецкого легонько хлопнули по руке и он обернулся. Киня-Халявщик осклабился, глядя мимо него, на Анну. Рядом стояли еще трое парней.
– Все солнышке зубы заговариваешь, журналист? Че ты девочку терзаешь?
Белецкий взглянул на Анну, задавая немой вопрос. И Анна поняла, и едва заметно кивнула, словно говоря: "можно".
– Почему ты решил, что я ее терзаю?
– спросил Белецкий, весело глядя на туповатое лицо Халявщика.
– Мы вместе терзаемся. Вот и сейчас идем терзаться.
Халявщик, судя по физиономии, слегка опешил, а потом растянул губы в улыбке и, кривляясь, поклонился.
– Ну, поздравляю, наконец-то!
– Он развел руками, поворачиваясь к парням.
– Пошли, ребята, нам здесь делать нечего. Тут уже забито.
– И добавил, вновь адресуясь к Белецкому: - Так бы сразу и сказал.
– Извините, мальчики, - кокетливо сказала Анна и взяла Белецкого под руку.
– Нам пора.
Ситуация разрядилась, парни отошли и все, казалось, разрешилось наилучшим образом. Однако у Белецкого остался в душе неприятный осадок, словно он поступил как-то не так.
...Впрочем, осадок незаметно растворился, когда вновь, теперь уже на берегу тихой морской бухты, Белецкий начал ласкать податливое и горячее молодое женское тело...
10
Спал он плохо, беспокойно, то и дело просыпаясь от непонятно откуда навалившейся духоты и с завистью прислушиваясь к ровному дыханию лежащей рядом Анны. Обрывки снов мелькали словно кадры старого кинематографа какие-то незнакомые лица, странные здания, длинные коридоры и лестницы, ведущие неизвестно куда. Он бежал по коридорам, поднимался и спускался по лестницам, то ли спасаясь от погони, то ли догоняя кого-то, падал в темноту, просыпался и вновь, как в трясину, погружался в очередной сон.
Вырвавшись из узкого коридора, он вдруг остановился, почувствовав, что впереди - невидимая преграда. Возникший ниоткуда Кубоголовый медленно подошел к нему и замер по другую сторону преграды. И Белецкий впервые услышал его голос, ровный, монотонный, негромкий, но отчетливый голос.
"Пришло - время - возвращения".
Кубоголовый исчез, и тут же загудел гудок, не обычный, а длинный-длинны-длинный гудок...
Белецкий, хватая воздух пересохшим ртом, вывалился из постели, потянулся за джинсами, все еще не в состоянии отделить сон от реальности. За распахнутым окном дома Анны распростерлась под светлеющим небом невесть из чего сотворенная морская гладь.
– Ой, что это он сегодня?
– Девушка приподняла голову, испуганно слушая гудок, и внезапно гудок умолк, оставив звенящую тишину.
– Мне такое сейчас приснилось... Будто он сказал, что нам пора возвращаться.
– Значит - пора, - сказал Белецкий.
– Наше время истекло.
Открыв дверь, ведущую из жилища Анны в "трапезную", Белецкий окончательно убедился, что наступила пора перемен. Длинный стол исчез, и "трапезная" вновь, как когда-то давным-давно, стала аккуратной станцией метрополитена с белыми кафельными стенами и белым потолком. На месте выхода опять выросла глухая стена. Люди неуверенно, словно опасаясь чего-то, появлялись из-за дверей и останавливались, обводя беспокойными взглядами зал, превратившийся в станцию отправления.
– Слушай, журналист, тебе ничего такого сейчас не приснилось? Растрепанный со сна любитель шахмат Филлер в незастегнутой рубашке и надетых задним карманом вперед спортивных брюках часто моргал, словно пытался удалить из глаза соринку.
– А то мне, понимаешь, официальное заявление сделали.
– Мне тоже, - ответил Белецкий.
– Полагаю, что каждому из нас сделали такое заявление. Сейчас подведут итоги, вручат грамоты - и "прощай, моя голубка, до новых журавлей"...
– Ты посмотри, Витя!
– Анна дернула его за рукав.
– Ты посмотри!
Белецкий обернулся. У той стены, где раньше был выход и где возвышался в назидание всем потенциальным мятежникам прозрачный цилиндр-саркофаг с телом бедолаги Жеки, теперь никакого цилиндра не было. Всего минуту назад был - Белецкий видел его, выходя в зал, - а теперь пропал. А Жека ворочался на гладком полу, пытаясь подняться - как будто это было так сложно!
– и до оцепеневших людей долетало:
– Козлы недоделанные... Ну, козлы...
– Ожил!
– ахнула активистка мессианского общества Жозефина Грановская, упала на колени и перекрестилась.
– Несокрушима сила Господа нашего. Ожил, как Лазарь!