(На)следственные мероприятия
Шрифт:
– Да, будете против.
– И тогда он уже не сможет встре… даже встретиться со мной?
– Ну почему же. Вы увидитесь. Непременно. Во время какого-нибудь расследования. Вполне вероятно, что он будет гоняться за вами. Например, чтобы обвинить в преступлении.
– Это… Это… Несправедливо! – выдохнула инфанта.
– Почему? Таков закон. Полицейский должен ловить преступника, а не любить его.
– Я не… Я не говорила про «любить»! – Щеки девочки залило румянцем. Почти бордовым.
– А и не надо. Он вам понравился, верно?
– Не придется?
– А что, если он тоже влюбился в вас? Вот так, с первого взгляда и крепко-накрепко? Представьте, каково ему будет узнать, что его возлюбленная – боец с другой стороны фронта. Вернее, даже не боец, а полководец. Какой у него тогда останется выбор? Или броситься в бой, надеясь погибнуть быстро и безболезненно, или…
– Или? – одними губами переспросила Элисабет.
– Сдаться в плен. Перейти в стан врага. Предать все, что было в его жизни прежде: семью, работу, друзей. Вы желаете ему такой участи? Впрочем, может, он и будет счастлив. Ведь он будет вместе с вами, а это дорогого стоит. Даже предательства.
– Я не…
– Много дорог открывается, да? И одна другой заманчивее. Вы можете пойти по любой. Пока еще можете.
– А вы? Вы можете? – Ее глаза казались сухими, но я уже знал, ощущал каким-то шестым чувством, что соленый дождь вот-вот прольется.
– Что могу?
– Пойти по любой дороге?
– Я? Могу. Только мой список доступных путей, похоже, с недавних пор стал короче на один пункт. – Я щелкнул ногтем по крышке брегета.
– Эти часы… Но вы же украли их для меня?
Я поднялся на ноги и подошел к Элисабет настолько близко, насколько это было возможно и безопасно.
– Я не крал их.
– Но… Они же были в вашем кармане, – хлопнули пушистые ресницы. – Откуда они там могли появиться, если вы не…
– Это неважно. Они не должны были там появляться. Понятно?!
– Вы… кричите?
– Да, кричу! И никто… Слышите? Никто из вас не имел права шарить по моим карманам! Ну хорошо, ваши компаньоны – парни не самого светлого происхождения и воспитания, им простительно. Но вы… Или кровь все-таки не водица? Дает себя знать, да?
– Вы…
Она вскочила и выбежала за дверь. Рыдая. Но мое одиночество продлилось недолго: на пороге воздвиглась скала, носящая имя Диего.
– Ты что себе позволяешь?!
Удар правой у него был очень хорош. Точный, резкий и короткий: от такого всегда трудно уйти. Перед моими глазами сверкнули звездочки, а потом я снова увидел пластик пола ближе, чем хотелось бы.
– Сеньора плачет!
А то я не знаю? Сам и довел. Успешно. Талант, прямо скажем, не пропьешь. Правда, раньше мне доводилось все больше Барбару нервировать, но за неимением тетушки…
– Что она тебе сделала? Ну вот что?! Она же
Ага. Ребенок, с легкостью кружащий головы взрослым мужикам. И уже за одно это ее нужно объявить опасной преступницей. С точки зрения закона жизни.
– Она же считает тебя другом! Верит тебе!
– А я тоже… верил. Пока не узнал, что и для нее нет ничего святого. Как для вас всех, впрочем. Яблочки от яблоньки…
Хлоп! Вернее, шмяк! Ого, слева тоже ничего так бьет, душевно. Одобряю.
– Мразь!
О, а вот по почкам не надо! Не надо, говорю же!
– Ты себя в зеркале-то видел? Нет? Так посмотри!
Меня вздернули вверх и толкнули к зеркальной стене душа.
– Да ты в сто… нет, в тысячу раз омерзительнее, чем любая вещь, которую способна сделать сеньора!
В чем-то он был прав. Хотя бы чисто визуально: человек, чье лицо и слегка помятая фигура отражались в металлизированной поверхности, не производил впечатления порядочного. Да и вообще не был похож на человека.
Зрачки, чуть ли не вышедшие за пределы глаз, сумасшедше расширенные и черные, как бездна космоса. Губы, кривящиеся… ну, наверное, все-таки в улыбке, только совсем не веселой. Кровь, добавившая к темным полосам на коже две ярко-алых. Но самое страшное, тот, кто смотрел на меня из зеркала, был совершенно доволен всем происходящим. До жути доволен. А где-то далеко за его спиной мерцали факелы горящих крыш и мелькали мертвые тела, сползающие с копейных наконечников…
Нет, это у меня в глазах снова потемнело. И звездочки заскакали.
– Извиняться не буду, не надейся.
– Можно подумать, кто-то от тебя этого ждет?! Да и… что от тебя вообще можно ждать?
Многое. А может, ничего.
– Давай выметайся из комнаты!
– И далеко идти?
– До машины. Сеньоре надо отчитаться в выполнении задания.
Там, где подсобные помещения брендоновской лаборатории плавно перетекали в гараж, стоял «хэдж-хантер» – длинная колымага с вместительным багажником. Крышку которого и распахнули передо мной.
– Лезь туда!
– А чего сразу не пристрелите? Или топить будете? Только не вместе с машиной: не хочу такой гроб. Не мой фасончик.
– Лезь!
Меня снова толкнули, переваливая через край багажника.
– Пригни голову!
Я посмотрел на Диего. Глаза в глаза. А потом просто сказал, очень сильно надеясь, что меня не расслышат:
– Я люблю ту женщину.
И весь мой мир сузился до пределов металлической секции для перевозки всякого хлама.
Когда вокруг нет ничего, кроме стен, контролировать себя значительно легче: не нужно отвлекаться на то, что где-то поблизости прячется опасность, способная в любую минуту подкрасться и напасть на тебя. Нет, конечно, там, за хладным металлом, тоже полным-полно всяческих неурядиц и недоразумений, но можно очень удачно притвориться, что их нет. Что вообще нет ничего.