На службе Отечеству
Шрифт:
Сердце радуется, видя, как оживились бойцы. И трудно было поверить, что они не спали две ночи, насквозь промокшие, набегались, промерзли до костей. Близится час боя, а они находят в себе силы шутить!
* * *
Мороз и ветер к утру усилились. Снегопад замел все дороги и тропинки редкостное явление для Крыма. В землянку капитана Николаенко набилось столько народа, что мне чудом удалось втиснуться. Комбат объявил, что на рассвете наступление возобновится. Командир отряда майор Андреев{18} приказал 716-му стрелковому полку майора Калинина наступать севернее Симферопольского шоссе. Нашему, 633-му - вдоль дороги на Старый Крым, 251-й
Николаенко подчеркнул, что от того, насколько быстро продвинутся части передового отряда, зависит дальнейший успех операции. И в заключение сообщил, что батальоны капитанов Бужинского и Мартынова будут взаимодействовать с 716-м стрелковым полком при взятии населенных пунктов, лежащих вдоль Симферопольского шоссе и севернее его, а наш батальон, наступая на Старый Крым южнее шоссе, должен следить, чтобы фашисты не прорвались в тыл на стыке между нашим и 251-м горнострелковым полком.
Наступление возобновилось на рассвете. Едва бойцы попытались начать спуск, как их подхватило и с нарастающей скоростью понесло вниз. Только чудом они смогли за что-то зацепиться и приостановить падение. Спускаться по обрывистым склонам обледеневшей горы оказалось труднее, чем подниматься.
Командиры взводов приказали саперными лопатками вырубать подобие лестниц. Однако это могло надолго затянуть спуск. Первым нашел выход Терешин. Он схватил большую саперную лопату, сел на нее верхом и, тормозя ногами, скоро был внизу. Бойцы последовали его примеру, а те, кому не досталось ни большой лопаты, ни лома, воспользовались малой саперной лопаткой, острие которой послужило неплохим тормозом. Однако без синяков и шишек не обошлось.
Вот наконец мы у подножия проклятой горы. Видимость плохая: снегопад не стихает, ориентиров никаких. Указываю командирам взводов азимуты движения. Уверен, что до крупного населенного пункта, который растянулся вдоль дороги на Коктебель, мы не встретим ни одного фашиста. При мысли, что они, забаррикадировавшись в своих норах, сидят в тепле и блаженствуют, возникло такое нестерпимое желание поскорее выкурить их на мороз, что-ноги помимо воли понесли меня вперед, вслед за дозорами. Посиневший от холода Митрофан Васильевич вприпрыжку поспешает за мной, хрипит простуженным голосом:
– Командир! Куда тебя несет нечистая сила? Не зарывайся. Помнишь, что говорил Чапаев? Где должен быть командир, когда обстановка неясна?
Я молча ускоряю шаг. А когда щеки политрука порозовели, останавливаюсь и, не удержавшись от смеха, говорю:
– Прав был Василий Иванович, дорогой вы наш политический руководитель, командиру никогда не следует соваться поперед батьки. И раз вы, я вижу, уже оттаяли, так теперь можно и приотстать немного.
Отдуваясь и вытирая шапкой лоб, Абраменко рассмеялся:
– Ну и хитрец ты, Александр Терентьевич, совсем меня запарил, хоть шинель сбрасывай...
Справа от шоссе, где должен быть поселок Ближняя Байбуга, раздалась ожесточенная пальба. "Наткнулись на фашистскую оборону, - мелькнула мысль.
– Теперь их не выкурить из тепла на мороз, будут драться до последнего". Неожиданно по цепи прокатилось:
– Танки с тыла! К бою!
Роты одна за другой развернулись фронтом к Феодосии. Залегли. Внимательно оглядев горизонт, обнаруживаю танки. Они движутся из города. Чьи? Сквозь снежную пелену определить трудно. Судя по всему, наши. А вдруг фашистские? С тревогой поглядываю на бойцов. По опыту знаю: победить танкобоязнь нелегко. Однако моя тревога напрасна: ни один боец не дрогнул. Когда танки подошли ближе и мы смогли хорошо разглядеть их силуэты, я с облегчением вздохнул: советские Т-34! Вот и танкисты обнаружили нас. Передовой танк остановился. Машины, шедшие чуть позади, поравнялись с ним и тоже встали, угрожающе поводя пушками. Но пехотинцы разглядели красные звезды на башнях и с радостными возгласами вскочили, бросились к танкам. Танкисты откинули люки, выпрыгнули из машин. Пехотинцы окружили их, подхватили ца руки и стали подкидывать вверх.
Вырвавшись из объятий, один танкист крикнул:
– Кто здесь старший?
– Я!
– откликнулся Николаенко и, шагнув навстречу танкисту, громко назвал себя: - Командир третьего батальона шестьсот тридцать третьего стрелкового полка сто пятьдесят седьмой стрелковой дивизии капитан Николаенко!
– Командир танкового батальона двести тридцать шестой стрелковой дивизии капитан Костенко!
– представился танкист и с такой силой стиснул протянутую комбатом руку, что тот невольно поморщился от боли.
– Ладонь мою пожалей, медведь косолапый, - попытался улыбнуться Николаенко, вырывая руку.
– Чем я оружие буду держать, зубами, что ли?
Костенко объяснил, что его батальон будет вместе с нами наступать на Старый Крым. Капитан Николаенко познакомил его с обстановкой. Весть о прибытии танкистов обрадовала утомленных бойцов. Они увереннее двинулись на запад. Однако вскоре танки повернули на восток ц скрылись за белой завесой снегопада. От Николаенко мы узнали, что командир танкистов получил но радио приказ поспешить на помощь 716-му стрелковому полку майора Калинина. К нам танки уже не вернулись.
Справедливо утверждают, что слухи распространяются быстрее, чем телеграфные сообщения.
– Ты слышал? Говорят, фашисты зашли нам в тыл. Семьсот шестнадцатый полк уже окружен, - сказал здоровяк Будкин тщедушному, спотыкающемуся от усталости Мигуле.
Сержант Малышко молча сорвал с Будкнна шапку, схватил его своими пальцами-плоскогубцами за ухо и, трижды пригнув ему голову к земле, сердито рявкнул:
– Не учил тебя батько не брехать? Так я тебя, дубина стоеросовая, поучу...
– Ой, ой!
– взмолился боец.
– Отпустите, товарищ сержант, ей-богу, больше не скажу ни слова.
– Смотри, Будкин, - Малышко погрозил пальцем, - еще раз услышу брехню, оба уха начисто оторву.
У верзилы Будкина был настолько пристыженный и по-детски обиженный вид, что Мигуля, а за ним и остальные бойцы весело рассмеялись.
– Говорил я тебе, - поучал пострадавшего тихий, рассудительный Лотков, - поменьше трепи языком: вот и схлопотал за распространение панических слухов.
– Ну ты, гужеед, помолчи, - сердито замахнулся на него Будкин, - а то получишь.
– Но-но, ты, Будкин, не хорохорься, - спокойно осадил товарища Лотков, - радуйся, что легко отделался, а то и под трибунал за такие штуки угодить можно. На войне, брат, слухи распускать - врагу помогать. А гужеедом ты, может, скорее моего земляка станешь, не покорми тебя ден десять.
Гужеедом Лоткова прозвали после того, как однажды в минуту откровения он рассказал, что в их деревне в голодный год один крестьянин до того дошел, что украл у богатого соседа кожаные гужи, разрезал их на мелкие кусочки и сварил.