На службе Отечеству
Шрифт:
Санитар помог мне снять шинель и сапоги. Остальную одежду я снять не решился: комната не отапливалась - и улегся на грязной койке, натянув на себя тонкое старое одеяло.
– Как дела на передовой, лейтенант?
– поинтересовался полковник. Наши далеко продвинулись?
– К Старому Крыму... Извините, мне трудно говорить.
– Молчу, молчу.
– Полковник в знак сочувствия поднял руку. В палате надолго воцарилась тишина. Я задремал.
Поздним вечером пришли медсестра и четыре еле передвигающих ноги санитара, чтобы взять меня в операционную. Худенький
– Ну что ж, голубчик, судя по всему, у вас огромная потеря крови. Будем лечить.
Потянулись мучительные дни и ночи. Страдал я от холода и недоедания. Потом молодой организм приспособился: через неделю я уже мог ходить и понемногу разговаривать. Лейтенант, раненный в плечо, тоже быстро поправлялся. У полковника были ампутированы ноги. Он очень страдал. Днем старался скрыть свои переживания, а ночью, когда забывался в коротком и тяжелом сие, бредил, громко стонал или подавал команды. Как только мы просыпались, то стаскивали со своих коек одеяла и укрывали ими полковника. Под ворохом одеял ему становилось теплее, он словно оживал, начинал расспрашивать нас или рассказывал, как командовал батареей в гражданскую войну.
Мы с лейтенантом по крохам собираем сведения о положении наших войск в Крыму и сообщаем их полковнику. Однажды он с сожалением воскликнул:
– Эх, жаль, нет у нас карты Крымского полуострова!
На следующий день лейтенант достал где-то большую школьную карту Украины с Крымским полуостровом. Полковник потребовал красный и синий карандаши. На аккуратно сложенной карге он расставил точки и попросил меня соединить их жирной красной линией, которая от берега Сиваша протянулась восточнее Старого Крыма и оборвалась на берегу Черного моря у Коктебеля. Синим карандашом он нанес те скудные сведения о противнике, которыми мы располагали.
Каждый день мы подолгу изучаем карту, а полковник с увлечением анализирует ход высадки десанта и достигнутые им результаты. Высоко оценивая значение этой морской десантной операции, он говорит нам:
– Вы, ребята, если останетесь в живых, с гордостью будете говорить после войны: "Я участвовал в Феодосийском десанте в декабре 1941 года".
В первой половине января 1942 года советские войска прочно удерживали Керченский полуостров. Я и лейтенант каждый день ожидали известие о начале нового наступления и очень переживали, что оно начнется без нашего участия.
В десятых числах января в палате неожиданно появился Вениамин Соловьев. Подойдя вплотную, он внимательно оглядел меня и протянул руку:
– Здорово, дружище! Обнять-то тебя можно? Не рассыплешься?
– Осторожно обнимает, поглаживая по спине. Отступив на шаг, спрашивает: - Ну, как дела? Скоро в строй?
– Хоть сейчас!
– обрадовался я.
– Можно одеваться?
– Ну уж, так сразу и одеваться, - засмеялся Вениамин.
– Ты ж разоришь нас на бинтах: все запасы батальонного медпункта на тебя уйдут. Подлечись маленько. Как снимут бинты, давай телеграмму - сразу прискачу и умыкну. Помолчав, добавил: - Меня майор Андреев командировал в Феодосию, я воспользовался оказией, чтобы навестить тебя.
Я забросал его вопросами о положении в роте, в батальоне, во всем полку, а полковник, протянув карту, попросил:
– Лейтенант, взгляни, насколько наши данные расходятся с истинным положением.
Соловьев, взглянув на карту, заметил:
– Ваша "разведка", товарищ полковник, располагает не совсем точными данными. Линия фронта, например, на вашей карте проходит значительно западнее, чем на самом деле...
Собираясь уходить, Соловьев участливо спросил:
– Харч плохой, Саша?
Я отрицательно покачал головой.
– Почему же ты так похудел? Тебя можно в качестве учебного пособия по анатомии использовать: весь скелет вырисовывается.
Услышав, что несколько дней я ел крошечными порциями и только жидкую пищу, он хлопнул себя по лбу:
– Чуть но забыл, я же привез тебе гостинец!
– расстегнул полевую сумку, вытащил небольшой сверток и, протягивая мне, пояснил: - Здесь кружок краковской и, кусок сыра, подкрепитесь. Желаю поскорее поправиться.
Я вышел его проводить. Вениамин, подняв указательный палец, сказал:
– Помни, Александр, как только доктора снимут повязки, черкни пару слов на нашу полевую, я сразу примчусь. Майор Андреев будет рад выцарапать тебя отсюда.
– Спасибо, друг, обязательно напишу, и, надеюсь, скоро. После отъезда Соловьева я с еще большим нетерпением стал ждать, когда с меня снимут бинты. И на перевязках с надеждой спрашивал врача:
– Ну как, товарищ доктор, скоро повязки будете снимать?
– Потерпите, голубчик.
– Старик сокрушенно качает головой.
– Что-то не заживают ваши раны. Витаминов бы, да где их достанешь...
– А сколько ждать?
– Трудно сказать, - разводит руками доктор.
– Это от вашего организма зависит.
Внезапно возобновились налеты фашистской авиации. С северо-запада стали доноситься глухие раскаты артиллерийской канонады. "Неужели наши перешли в наступление?"
Под вечер 18 января в палату вбежал старичок доктор - на голове не было обычной белой шапочки, седые волосы растрепаны.
– Товарищи раненые! Голубчики! Случилось несчастье; комендант города сообщил, что наши войска, чтобы избежать окружения, оставляют Феодосию! Сейчас в порту находится последний транспорт. Если вы не успеете на него, попадете в плен. Спешите, голубчики, спешите, а я побегу остальных оповещать.
– А вы, доктор?!
– кричу я вслед.
Он на мгновение останавливается, огорченно машет рукой:
– Нет, куда уж мне, буду дожидаться вашего возвращения.
Мы с лейтенантом начали одеваться.
– Ребята, у вас пистолет есть?
– спросил полковник.
– Оставьте мне.
– Зачем вам пистолет, товарищ полковник?
– поинтересовался я.
– Живым я им не дамся...
– Что вы говорите, товарищ полковник!
– возмутился лейтенант.
– Разве мы вас оставим?! Ты что молчишь, Саша?!
– крикнул он мне.