На службе у олигарха
Шрифт:
— Ай-яй, Зосим Абрамович, — я покачал головой, изображая недоумение, — как же вы так опростоволосились?
— Миллион, — ответил он шёпотом, предварительно попытавшись заглянуть себе за спину.
— В каком смысле миллион?
— Вижу, вы культурный человек, интеллигент… Не чета этим питекантропам… Помогите отсюда выбраться — и миллион ваш.
— Долларов?
У Пенкина хватило мужества снисходительно улыбнуться.
— Не знаю, как вас зовут…
— Виктор.
— Послушайте сюда, Виктор. Меня подло подставили, и я знаю кто. Естественно, Леонид Фомич сейчас в ярости, ничему не поверит. Ему нужны доказательства. А мне нужно два дня, чтобы их собрать. Вспомнил, кто вы такой. Вас наняли, чтобы воспеть осанну Оболдую. Это прекрасно. Жаль, мы не встретились раньше. Уверяю, помочь мне в ваших интересах.
— В моих?
— Юноша, вы плохо себе представляете, куда попали. Как только перестанете быть нужным, от вас избавятся, как от многих других. Раздавят, как клопа, простите за прямоту. Оболдуй безжалостен, впрочем, в бизнесе по-другому нельзя. Не мне его упрекать. Вы не могли бы дать сигарету? Страсть как хочется покурить.
Разговор становился занятным. В быстрой, пугливой речи коммерческого директора не было и следа той заторможенности и обалделости, которая непременно наступает после вливания сыворотки правды. Что же это за существо? Я сходил за ширму за сигаретами, заодно принял ещё стопаря и прихватил дозу для Пенкина. Заметил, что на столе появились две новые бутылки.
— Ну что, сынок, колется мерзавец? — спросил генерал.
— Пока нет, но, кажется, близок к этому.
— Уж вы постарайтесь, Виктор, — ехидно проговорил Гарий Наумович. — Вся Европа на вас смотрит.
За моё короткое отсутствие они все успели как-то здорово надраться. Ассистенты кемарили с открытыми глазами, окружённые сладковатым ароматом травки. Видно, утомились, сердечные, выбивая признание из упёртого Абрамыча.
Пенкин жадно выпил водку из моих рук, после чего я сунул ему в рот зажжённую сигарету. На его лице проступило выражение полного умиротворения, на мой взгляд, совершенно неуместное в его положении.
— Зосим Абрамович, почему бы вам не предложить деньги Верещагину? У него больше возможностей помочь. А я…
— О чём вы говорите, Виктор? Это же изверг рода человеческого. Ничего святого за душой. Вы знаете, кем он был при коммунистах?
— Не имею понятия.
— Обыкновенный сексот. Его засылали в диссидентские компании, он там косил под вольнодумца, втирался в доверие, а после сдавал всех органам. Препаскуднейшая личность. Скорее всего, он-то и затеял всю эту чудовищную провокацию с «Пересветом».
— С какой целью?
— Как с какой? Хочет посадить на моё место своего человечка. Неужели не понятно?
— Ну а генерал?
— Пенёк гэбэшный. Это несерьёзно. У него в башке одна извилина, и та ржавая. Только вы, Виктор, только вы. Подумайте — миллион долларов. Представляете, что на них можно купить?
— Это я представляю, но не вижу способа… Зосим Абрамович, вы явно переоцениваете меня.
— Ничуть. — Окурок от резкого выдоха слетел с разбитых губ, я поймал его налету и запихнул обратно. — Ничуть, дорогой друг. Ничего, что я так вас называю?
— Напротив, польщён…
— Вы, Виктор, плохо знаете Оболдуя. Он великий человек, ему глубоко на…ть на всех генералов и юристов, но у него тоже есть маленькие слабости. Он любит разыгрывать из себя гуманиста, особенно перед новыми людьми. Два дня, мне нужно всего два дня. И мы с вами оба на коне.
— Хотите, чтобы я похлопотал перед Оболдуевым?
— Похлопотать мало. На жалость его не возьмёшь. Надо внушить, что если он даст отсрочку, это будет выгодно для него во всех отношениях — и в моральном, и в практическом. Тут есть нюансы. Представьте дело так, будто этот эпизод станет одним из ярчайших в книге, засвидетельствует его сверхъестественную проницательность и сердечную доброту. Взял и помиловал якобы предателя. На это способен далеко не всякий. Убедите его в этом, Виктор, вы сумеете, вижу по глазам. Поручитесь за меня, в конце концов. Миллион, Виктор! Когда ещё представится такой случай?
Обмотанный проводами, с прилипшим окурком на губе, с пятнами крови на щеках, с безумно сверкающими глазами, маленький и жалкий, коммерческий директор, честно говоря, нравился мне всё больше. Он не мог не понимать, что обречён, что жить ему, возможно, осталось всего ничего, считанные часы, но отчаянно сопротивлялся. Его ловкий умишко напряжённо искал лазейку к спасению. Дитя смутного времени, в некотором философском смысле он был мне родня. Разница лишь в том, что он успел присосаться к трубе, выкачивающей жизненные силы из миллионов руссиян, а я — нет. Присосавшись к трубе, он перешагнул в элитное сословие, а я остался с теми, кому предназначено стать унавоженной почвой, на которой пышно расцветет новый мировой порядок. Каждому своё, сказано у апостола. И там же сказано, что каждому воздастся по его делам. Ни вчера, когда он жирел и купался в шампанском, ни тем более сегодня, когда расплата приблизилась вплотную, я ему не завидовал, но «сочувствие имел». Мне было стыдно смотреть в его буйные, молящие, озорные глаза.
— Зосим Абрамович, скорее всего, вы не поверите, если я скажу, что мне наплевать на миллион. Что готов и так сделать всё, что в моих силах, чтобы отвести беду. Но вы не сказали ничего конкретного. Только общие слова. Вряд ли это подействует на Леонида Фомича. А вот если бы вы…
Окурок прижёг губы, и он выплюнул его на пол вместе с кровяным ошмётком.
— Конкретного? Пожалуйста… Назовите ему два имени: Жорик Маслов и Витторио Альманде.
— И что дальше?
— Ничего. Проследите за реакцией. Если клюнет, добавьте: вся документация, связанная с этими людьми, хранится в надёжном месте.
— Если это так важно, почему же вы не сказали об этом тому же Жучихину или Гарию Наумовичу?
— Это секретная информация, о ней не должен знать никто.
Зловещий подтекст, прозвучавший в последних словах, он уловил одновременно со мной и поспешил поправиться:
— Нет, нет, вы не так поняли, Виктор… Конечно, я бы сказал. Но надеялся, Оболдуй соизволит лично поговорить со мной. Однако ошибся. Видимо, многолетняя дружба для него пустой звук. Не соизволил. Отдал на растерзание опричникам. Да-с. Печальный урок для такого романтика, как я.
Из-за ширмы донёсся зычный голос генерала:
— Ну что там, сынок? Прислать Купона в подмогу?
— Прошу вас, прошу вас, Виктор! Миллион зелёных. И это только начало, — прошелестел, простонал Пенкин, и из его глаза — о господи! — медленно выкатилась слеза, похожая на смолистый подтёк на древесной коре.
Я вернулся за ширму, бодро доложил:
— Лёд тронулся, господа. Кое в чём он признался, но только для личной передачи боссу.
Ассистенты мирно дремали, привалившись к стене. У Гария Наумовича тоже был довольно осоловелый вид, и лишь генерал, казалось, обрёл второе дыхание Чокнулся со мной серебряной стопкой.