На службе у олигарха
Шрифт:
— Что ей передать?
— Передай, странник разыскивает Деверя. Готов заплатить.
— Сколько? — Разговор пошёл по-деловому, и Зинка вернулась в привычный облик честной «давалки»: взгляд обрёл наглинку, голос окреп, в него добавилась эротическая хрипотца. Не верилось, что минуту назад это самое существо то краснело, то бледнело от прилива каких-то полузабытых эмоций.
— Если выведет прямо на него — сотня.
— И пятьдесят мне?
— Уже сказано.
— А аванс?
— Никакого аванса, не борзей.
Митя мог бы подкинуть ей деньжат, не жалко, но не хотел выказать себя олухом, что непременно навело бы девушку на размышления о кидке.
— Хорошо. — Зинка зачем-то начала себя
— Нигде. Встретимся утром здесь же.
— Могу устроить с ночёвкой.
Всё ещё надеялась затащить в постель. Он отказался.
— В другой раз. Только не делай глупостей, Зинуля. Один неверный шаг…
— Не пугай, Митя. Вижу, кто ты такой. Не считай меня дурочкой…
Глава 23
Москва в лихолетье (продолжение)
Митя снял номер в Гостиничном дворе для туземцев, расположенном в корпусах бывшей 1-й Градской больницы. Это было рискованно, но игра стоила свеч. С одной стороны, он вроде бы подставлялся, а с другой — заявлял о себе как о легитимном руссиянине, что давало некоторые преимущества, в первую очередь небольшой запас времени. Здесь селились те, кому нечего бояться властей. В основном руссияне, состоявшие на доверительной службе, уже доказавшие свою беззаветную преданность рыночной глобализации, заслужившие пластиковую карточку гражданина третьей категории. В Москву они наведывались иногда по делам, но чаще чтобы просто гульнуть, с толком потратить нажитый капитал — столица предоставляла все возможности оттянуться по полной программе. Десять-пятнадцать лет они с таким же пылом и удалью куролесили по Европе и по всему миру, но после принятия Евросоветом нового закона об эмиграции, ограничивающего оборот грязных денег, дальше литовско-польской границы их уже не пускали. Зато в Москве они могли веселиться как угодно, естественно, не выходя за рамки международной статьи об идентификации, действующей на территориях стран-изгоев. В статье было около ста пунктов, нарушение каждого из них каралось смертной казнью.
Карточка свободного гражданина, выданная полковником Улитой, оказалась в порядке, хотя он немного напрягся, когда администраторша сунула её в компьютер. После этого пришлось пройти ещё несколько не слишком приятных процедур: у него сняли отпечатки пальцев и радужной оболочки глаз, взяли необходимые пробы крови и спермы — на СПИД, на лучевую болезнь, на наличие космического вируса, — прокатали на детекторе лжи, и в заключение двое служек (разбитные, озорные парни, по облику — австралийские аборигены) сводили его в моечную, где устроили кислотный душ из двух шлангов, сдирая, местами вместе с кожей, возможную инфекцию. Кроме того, он со всем вниманием заполнил гостевую анкету, в которой любая ошибка могла дорого обойтись, ибо подпадала под статью об идентификации. Пол — средний, национальность — руссиянин, вероисповедание — либерал, род занятий — бизнес, и так далее. Наконец пожилая администраторша (цыганка?), криво ухмыляясь, вручила ему ключ от номера и пожелала «приятного времяпровождения».
Митя очутился в одноместной клетушке на первом этаже, пропахшей хлоркой от плинтуса до постельного белья, и через окно за шкирку втащил пацанёнка Ваню. Предупредил: пикнешь — линчуют обоих. Пацанёнок сам это понимал, но был в полном восторге. Развалился на покрывале, дрыгал ногами и счастливо повизгивал.
В номере помимо кровати, стола, стульев и старого платяного шкафа имелись умывальник и огороженный бамбуковой ширмочкой писсуар. На полочке над умывальником — кусок хозяйственного мыла и упаковка дешёвых презервативов «Плейбой». Вскоре Митя воочию убедился, что достиг небывалого уровня комфорта. На столе чернел телефон, который
Митя собирался выспаться и как следует обдумать своё новое положение.
Едва прилёг, сбросив на пол пацанёнка, как в дверь вломился мужик лет пятидесяти, взъерошенный, потный, громогласный, с лопатообразным туловищем, над которым болталась несообразно маленькая головка. Глазки маслянистые, как два жёлудя. Одет по последней моде граждан третьей категории: вязаная фуфайка канареечного цвета, узкие брючата с бельевыми прищепками внизу. В руках литровая посудина чего-то спиртного. Вкатился без стука — двери в туземньгх гостиницах запирались только снаружи. Пацанёнок еле успел нырнуть под кровать.
Бухнулся на стул, представился. Джек Невада, банкир из Саратова. Услышал, как въехал постоялец, заглянул познакомиться. В нескольких словах обрисовал ситуацию. Пирует вторую неделю, скука смертная. Всё надоело, рад каждому новому лицу. А тут тем более — сосед.
— Шарахнем по стопочке?
Митя, сидя на кровати, в изумлении пялил глаза. Он впервые видел живого банкира, вдобавок принимавшего его за ровню. Понятно, в Гостиничном дворе кого попало не селят. Престижное место.
Джек Невада отпил из литровой склянки, протянул Мите.
— Не брезгуй, вчера анализ сдал. Гавайский ром… Надолго в Первопрестольную?
— Как получится. На день, на два.
— Откуда, брат?
— Издалека.
— Оброк привёз или как?
— По-всякому.
— Как звать-величать?
— Митя Климов.
Вполне удовлетворённый ответами, посчитав, что знакомство состоялось, гость предложил смотаться в казино за углом, где у него всё схвачено.
— Приличное заведение. Крупье ассириец, девочки на любой вкус. Рулетка, конечно, фиксированная, ничего не попишешь, выиграть нельзя, зато каждому игроку бесплатно наливают, хоть всю ночь. А главное, быдлом не пахнет. Пропуск только по пластиковым карточкам.
Митя отказался, поблагодарив. Сказал, что не спал три ночи, только что с поезда. Может быть, завтра.
Опять затрезвонил аппарат на столе. На этот раз предложили круиз по подвалам ночной Москвы, а также участие в чёрной мессе исключительно для господ офицеров. Митя, дослушав, оборвал телефонный провод.
— Вот это напрасно, брат, — пожурил банкир. — За это могут выселить или чего похуже. Неосторожно, брат.
Видно было, что напуган, и быстро ретировался. Ваня Крюк выбрался из-под кровати по уши в какой-то красноватой пыли. Отчихался, жалобно проблеял:
— Дяденька Митрий, жрать хочу.
— Опомнись, «тимуровец». Мы же недавно из ресторана.
— Пузо требует, дяденька Митрий. Пожалейте сироту. Со вчерашнего дня без дозы.
— Вот что, маленький за…ц. Я ложусь, и если разбудишь, башку оторву, понял, нет?
Пацанёнок понял. Молча улёгся на коврик возле кровати и свернулся калачиком. Последнее, что Митя запомнил наяву, были недреманные оранжевые глаза «тимуровца», как у кошки перед мышиной норой.
Летящей походкой Жаннет пересекла улицу и остановилась перед массивной дверью, над которой светилась неоновая надпись: «ОНИКС-ПЕТРОНИУМ» — и чуть пониже и пожиже: «Сталелитейная корпорация. Услуги по всему миру». В двадцатиэтажной коробке, собранной из алюминия и пластика, контора «Оникса» занимала два нижних этажа. Жаннет нажала кнопку звонка и, подняв смазливое личико вверх, к объективу, некоторое время стояла неподвижно. Наконец в двери щёлкнул электронный замок, и девушка ступила внутрь. Ещё через две минуты вошла в кабинет директора «Оникса» господина Переверзева-Шульца.