На службе у олигарха
Шрифт:
— А тебе?
— Что — мне?
— Сможешь шепнуть ему пару слов?
Сказав это, он заранее её пожалел. Если согласится, за её хрупкую жизнь никто не даст и гроша. Риск безумный. Но мутантки ведь изворотливые, как химеры. Дарья смотрела на него, не отвечая. В синих омутах запылал наркотический огонь. Она словно возвращалась откуда-то к нему на свидание. Была здесь, рядом — и возвращалась. Выплывала из мглы. Он ждал спокойно. Ему некуда было спешить.
— Зачем тебе это? — спросила наконец.
— Без Истопника мне из города далеко не уйти.
Опять затянулась пауза. Неподалёку раздался такой звук, будто лопнул волейбольный мяч, оба испуганно повернулись к дверям. Но никто не появился. Дарья достала пачку сигарет, нервно закурила. Митя почувствовал горечь во рту, но сигарету не попросил. Дальше услышал такое, от чего опять зашлось сердце.
— Возьми меня с собой, Митя.
— Чего?
— Что слышал. С собой возьми.
Митя разозлился. Женская глупость — ужасная штука.
— Хоть понимаешь, о чём просишь? Я не знаю, что через час со мной будет, а вдвоём… Чем тебе здесь плохо?
— Плохо, Мить. Не знаю чем, а плохо. Скучно как-то. Не хочу больше.
— С жиру бесишься, Дашка. Сколько девок мечтают о твоём положении. Вам даже уколы бесплатно делают, ведь так?
— Да не в этом дело, Мить. Материально всё хорошо, действительно. Я родителям помогаю, продуктишки ношу каждый вечер. Но не могу больше. Что-то сломалось внутри. Возьми с собой, пожалуйста!
Разговор нелепый, чудной. С Дарьей творилось что-то неладное. Митя и раньше сталкивался со случаями, когда переделка, зомбирование заканчивались неудачно. По Москве таких, наполовину выхолощенных, бродило сколько угодно. Сунься в любой подвал, там сидит не доведённый до ума чинарик и хнычет. Их отлавливают, вычищают, зомбируют заново, отбраковывают целыми пачками, но они снова возникают. Наполовину ссученные. Хуже ничего не бывает. Разве что целяки, те, кто каким то чудом вообще избежал психодрома. Сам Митя был завершённым мутантом и чувствовал себя превосходно. Знал, что он раб, пусть беглый, и не тяготился этим. Готов был сдохнуть в любую секунду. Жизнь прекрасна именно потому, что в ней светится конечная кровяная точка. Как вечный фонарик в глазу.
— У тебя чип какой стоит? — спросил осторожно. — Японский или китайский?
— Не дури, Митя. — От девушки приятно потянуло травкой. — Ты на юга пойдёшь?
— Тебе какая разница?
— Скоро всё переменится, Митя. Разве не чувствуешь?
— Переменится, когда нас не будет.
— Дай руку, Митя. Пожалуйста!
Он сжал её тёплую голубоватую ладонь, придвинулся ближе и успел ощутить удивительное просветление. Как будто за один присест сожрал кило колбасы. Он страшно испугался. Синеглазая недоделанная дурочка почти проникла в его тайну. И она знала, что делает. Она явно стремилась вочеловечиться. Потом кто-то сзади шарахнул его по башке, и Митя кувырнулся в темноту.
Глава 5
Наши дни. Первые встречи
В поместье Оболдуева я въехал через стрельчатые железные ворота, где меня и машину тщательно обыскали с помощью хитрой аппаратуры. Против ожидания, оказалось, что Оболдуев обитает не в обычном загородном особняке стиля «помпезо», а в помещичьем гнезде застройки, как гласила табличка, конца XIX века. Архитектор тоже был указан — некто Адам Тарлеус. Удивило не то, что магнат сумел прикупить охраняемую государством собственность — чего они только не прикупали, — а бросавшийся в глаза контраст между идеально ухоженным парком, со множеством экзотических растений, цветочных клумб, тенистых аллей, прудов и, вероятно, укромных уголков, и неотреставрированной, с облупленными, потемневшими, поросшими мхом стенами, центральной усадьбой, производящей впечатление выставленной на продажу антикварной вещицы. Улыбчивое, солнечное майское утро делало этот контраст особенно впечатляющим. Сам дворец как дворец, вероятно, помещений на тридцать, не больше.
Шустрый мальчонка в промасленном комбинезоне забрал у меня ключи от «девятки» и погнал её к гаражам, а я поднялся на высокое крыльцо и нажал электрический звонок. В вестибюле меня встретил пожилой дядька в лиловой ливрее — ни дать ни взять английский привратник — и через несколько комнат, уставленных роскошной старинной мебелью, проводил в каминный зал.
— Сейчас к вам выйдут, — важно объявил привратник. — Если угодно, курите, это не возбраняется.
С этими словами он удалился, а минут через пять в зал, где я толком не успел оглядеться, впорхнула девушка лет шестнадцати, в домашнем платье и узких сапожках лимонного цвета. У неё было смуглое лицо, тёмно-серые внимательные глаза и волосы, какие показывают в рекламе шампуней. Двигалась она изящно и гибко, моё старое сердце невольно дрогнуло. Но ничто не подсказало мне, что наконец-то я встретился со своей судьбой.
— Я Лиза, — тихим голосом произнесла она. — Папа попросил побыть с вами, пока он освободится.
Дочь всесильного магната, боже ты мой! И так сразу. И так по-домашнему.
— А я Витя, — представился я. — Но можете называть Виктором Николаевичем, так приличнее.
Её красивые глаза смотрели мимо меня, куда-то в заоконный мир, на мои слова она отозвалась заученной полуулыбкой, ничего не выражающей. Мы стояли друг напротив друга посреди огромного зала, и я чувствовал себя идиотом, не понимая почему.
— Если хотите, — предложила Лиза всё тем же ровным, тихим голосом, — можно пока погулять, посмотреть парк. Там много всякой всячины. Или, если вы не завтракали…
— Леонид Фомич что же, не скоро появится? — догадался я.
— Честно говоря, папа ещё не вернулся из города. Но он едет, он звонил.
… Через час мы сидели на каменной скамье в средневековом гроте, откуда открывался вид на сосновую рощицу и на пруд с плавающими утками. Пейзаж слегка портила массивная фигура охранника с автоматом, стоявшего шагах в двадцати, уважительно повернувшись к нам спиной. К этому времени я уже знал, в чём главная проблема Лизы: при всей здешней роскоши и жизни по принципу «чего душа пожелает», она была самой натуральной узницей. В прошлом году отец разрешил ей начать учёбу в университете (на юридическом), но после кое-каких досадных происшествий, на которые Лиза лишь намекнула, её оттуда забрали. Её неволя не была строгой, ей принадлежали прекрасный парк, и дворец, и московская квартира, но всё-таки она была натуральной заключённой, потому что шагу не могла ступить без надзора. За час я узнал про неё довольно много, Лиза трещала без умолку, будто с тормозов сорвалась. Или давно у неё не было собеседника, с которым хотелось бы пооткровенничать. Мы быстро почувствовали родство душ. Я поддакивал, хмыкал, иногда вставлял умные фразы. Выкурил за час семь сигарет. Её тихий торопливый голос, взволнованное лицо, манера прикасаться к моей руке своими тонкими пальчиками с доверчивостью домашнего зверька, полное отсутствие кокетства, какая-то странная отрешённость и ещё что-то в её облике, в гибкой стремительной фигурке — всё вместе подействовало на меня одуряюще. Могу даже сказать, что сто лет не испытывал таких приятных ощущений от общения с существом противоположного пола. Внезапная её доверчивость ко мне, думаю, объяснялась отчасти тем, что Лиза, оказывается, прочитала моих «Странников», книга ей понравилась, и она считала меня известным писателем и, наверное, пожилым человеком.
Её матерью была никакая не проститутка, а некая Марина Колышкина, одна из жён Оболдуева, тоже, как я сумел понять, к тому времени пропавшая без вести. Лиза носила её фамилию (не приведи Господь прослыть Оболдуевой!). Матушка её, пока была жива, работала врачом в районной поликлинике, и Леонид Фомич высмотрел её прямо на улице из окна лимузина… Всё, точка. Дальше в своём рассказе на эту тему Лиза не пошла. Она и во многих других местах обрывала себя на середине, на полуфразе, будто споткнувшись. При этом взглядывала на меня с испугом, словно спрашивая: я глупая, да? С первых минут я испытывал чувство, что тут какой-то обман, какая-то мистификация: не могло это простодушное создание быть дочерью Оболдуя, одного из отвязных властителей нации.
О нём мы тоже поговорили. Лиза заметила с задумчивым и отстранённым видом, что её отец сложный человек, но, в сущности, добрый и безобидный. Всем верит, а его частенько обманывают, водят за нос. Услышав такое, я закурил восьмую сигарету, и Лиза обеспокоенно заметила:
— Вы много курите, Виктор Николаевич. Это ведь не полезно.
— Я знаю, — ответил я. — Организм требует. Он у меня сожжён табаком и алкоголем.
Я обнаружил, что изо всех сил стараюсь произвести впечатление остроумца, и если удавалось вызвать на лице её вежливую улыбку, готов был прыгать от радости. Про то, какую книгу я должен состряпать, Лиза сказала так: