На службе зла. Вызываю огонь на себя
Шрифт:
Никольского угнетал каждый лишний день. Достаточно поднять Гитлера на борт американского или британского корабля, зажать в тиски вялую серую мошонку, как фюрер на весь мир прокаркает в микрофон о прекращении сопротивления вермахта. Очередной бесцельно потраченный день уносил тысячи, десятки тысяч человеческих жизней.
Как это можно стерпеть?
Нужно! Терпеть! Еще раз терпеть! Сохраняя бесстрастное лицо и отвечая на повторяющиеся без конца вопросы.
— Посланник, почему Высшие столько внимания уделяют документам?
— Не хотят, чтобы оставались следы их вмешательства в становление Третьего рейха. Возрождение арийского движения произойдет не под знаменем нацизма.
— Нацизм — наиболее передовое учение современности! — как и Ленин, фюрер достаточно часто в приватных разговорах начинал говорить лозунгами, словно перед микрофоном на радио или на митинге. Грань между реальностью и вымышленным миром нацистской идеологии у него стерлась.
— Многие великие дела нужно делать без лишней рекламы. Если бы уничтожение евреев, а потом и ликвидация концлагерей состоялись тихо, никто не вспомнил бы о миллионах недочеловеков. Вы оставили концлагеря русским и американцам вместе с недобитыми иудеями. Теперь нацистов будут вспоминать не за выдающиеся культурные и технические достижения, а за убийство якобы невинных граждан. Поэтому Высшие, учитывая перспективу, желают дистанцироваться от нацизма.
Вместо того чтобы посыпать голову пеплом, фюрер принял очередную инъекцию от доброго доктора Теодора и важно заявил:
— Я горжусь расовой политикой Третьего рейха.
Никольский сдержал рвотный позыв.
— Именно поэтому Высшие Неизвестные не оставляют вас вниманием.
Под действием препарата лицо Гитлера если не порозовело, то стало чуть менее мертвенным.
— Посланник, во время откровения в Вевельсбурге я чувствовал себя лучше. Нельзя ли повторить сеанс?
— Наберитесь терпения. В Шамбале ваше здоровье значительно улучшится. Высшим нужен ваш наследник.
— Гм… Я не… Теодор, как лучше объяснить?
Лейб-медик замялся, не желая обсуждать столь интимный недуг высокого пациента, но Никольский пришел на выручку.
— Не волнуйтесь. Мужские силы к вам тоже вернутся.
Фюрер обрадовался так, будто резервная армия Гиммлера разгромила Жукова, а янки вернулись в Нормандию.
— Обязательно возьму Еву.
Представив, какая участь ждет экипажи и пассажиров субмарин после встречи в Атлантике, Никольский вздрогнул и выдал несколько весомых фраз из расовой теории, слушая которую на подмосковной даче он был готов удавить Курта.
— Арийско-нордические свойства передаются преимущественно через мужчин. К сожалению, нынешние германцы, не только фольксдойче, но и рейхсдойче — результат смешения потомков северных ариев со славянами и прочими зверолюдьми, включая мишлинге. Тем не менее победы над многочисленными врагами, а также ваша несгибаемая воля перед лицом неудач говорят о бессмертии арийского духа. Поэтому сейчас необходимо эвакуировать наибольшее число мужчин, которым грозит истребление от рук еврейских большевистских и американских выкормышей. Против женщин они вряд ли будут бороться. Когда эхо войны стихнет, мы доставим в Шамбалу тысячи немецких красавиц для возрождения арийской породы.
Гитлер представил, как он, полный сексуальной энергии, будет лично оплодотворять табун арийских кобылок, и принял решение.
— Согласен. Тело Евы рядом с трупом моего двойника будет выглядеть убедительно.
Никольский чуть не упал со стула. Нет, спасение женщин — не его сильная сторона.
В такие минуты очень трудно сдерживаться. Курт и Юрченков предупреждали — как бы глубоко ни вписался в образ, наступают моменты, когда начинает выворачивать на физиологическом уровне. Тут Гитлер подлил масла в огонь.
— Вы не любите и не уважаете меня. Вы никогда не говорите «мой фюрер». Я вам не верю.
— Я не могу обращаться к вам «мой фюрер», потому что не являюсь арийцем. Я вообще не являюсь личностью, не имею мнения и привязанностей, а только рупор Высших Неизвестных. Меня можно убить и призвать иного посланца.
— Не верю. Вы слишком складно рассуждаете. Впрочем, боги в Вевельсбурге не лгали, я чувствовал. Но вам все равно не верю. Как вас зовут?
Никольский терпеливо, как малому ребенку в …надцатый раз начал рассказывать сказку о стертой памяти на автобане Франкфурт — Берлин. Лучше повторить эзотерический бред, чем петь дифирамбы негодяям по поводу массового уничтожения евреев и прочих «потомков зверолюдей».
Скоро засланец высших сил убедился, что не верить тоже можно по-разному. Если ему Гитлер просто не очень доверял, то тех, к кому он совсем утратил доверие, оставалось разве что пожалеть. С постов слетали настолько заслуженные нацистские палачи, что оставалось диву даваться. Всех регалий и должностей лишился даже бывший рейхсфюрер Генрих Гиммлер.
16 апреля 1945 года, когда в бункер докатилась весть о начале массированного наступления советских войск в направлении Берлина, гроссадмирал Карл Дениц по телефону доложил, что три субмарины «конвоя фюрера» готовы к операции «Валькирия-3». В том числе одна специальная, рассчитанная на создание комфортабельных условий в длительном походе.
— Час настал, — объявил Гитлер ближайшему кругу пока не отстраненных и не сбежавших соратников. — Я отправляюсь в Антарктиду на секретную базу «Новая Швабия» под вечными льдами. Там волею Высших Неизвестных мы укроемся до лучших времен. В первом конвое меня сопровождают Мартин Борман, несколько офицеров и посланник Высших. Через неделю — Геринг, Геббельс и остальные, список в рейхсканцелярии. Главное — обеспечить в наше отсутствие войну до победного конца. Кальтенбруннер, вам я оставил инструкции по моему двойнику и Еве Браун. Рассчитываю на вас, мой старый друг. До встречи в Антарктике!
— Хайль Гитлер! — не слишком уверенно гавкнули партайгеноссе.
Охранники подхватили фюрера под руки и потащили вверх к выходу. Никольский, распихав по карманам чрезвычайно небогатый скарб, нажитый щедротами Вюста и вождя, тронулся следом.
Прошло чуть больше месяца с первой поездки Никольского через город в последний год войны. За это время Берлин претерпел ужасающие изменения. Сравнительно целых домов гораздо меньше, чем разрушенных. На улицах мало машин — бензина не достать. Редкие горожане тоскливо тащились по тротуарам, как ленинградцы в сорок втором и сорок третьем.