На стрежень
Шрифт:
II
Под строгим секретом Коля дал брошюру Загрубскому, а потом одному знакомому по кружку Ильина семикласснику. Балмашев зашел еще раз, но и второй его приход был так же мимолетен, как первый. Он не стал разговаривать с Колей о прочитанном, а просто взял брошюру и дал вместо нее другую, печатную, потолще. Это был роман Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов». Коля начал читать его тут же после ухода Балмашева и не смог оторваться, пока не дочел до конца — часа в два ночи. И еще с полчаса в волнении прошагал по комнате,
Вскоре затем вернулся из Киева Карлушка. Возвращаясь из гимназии, с ранцем за плечом, Коля вдруг услышал из пролетевших мимо саней знакомый голос.
— Эй, Альтовский!
Хлопнув по плечу кучера, Карлушка остановил лошадь и, отстегнув отороченную мехом синюю суконную полость, отрезал коротко вместо разговора:
— Садись… Едем.
— Куда? — спросил Коля, после того как влез в сани.
— Ко мне в Покровск. Заедем только за Степкой Балмашевым.
— Но мне надо сначала зайти домой.
— Зачем?
— Пообедать… Оставить ранец с книгами.
— Ерунда. Закусим у меня. Ранец брось в ноги, под козлы.
Кучер, бритый немец-колонист, старается вести вороную крупную лошадь под рысака и разгоняет ее как на катании на Масленицу. Сани катятся вниз по Вольской мимо губернаторского особняка и сворачивают на плац-парад. На углу у деревянного домишки Карлушка вылез из саней и скрылся в калитку. Через несколько минут он вышел вместе с Балмашевым.
— А, и вы с нами? — немного как будто удивился Балмашев, увидев Колю.
В легких санках троим тесно, и Коле пришлось сесть на колени к Карлушке. Тот что-то оживленно рассказывает про Киев, но Балмашев больше отмалчивается. На крутом взвозе лошадь скользя оседает на задние ноги, потом с половины, убегая от подсекающих саней, размашистой рысью кидается вниз. Оборванный мальчишка попробовал было прицепиться сзади, но не удержался и, упустив укатившуюся ледянку, полетел под откос. Балмашев, обернувшись, погрозил ему шутливо пальцем.
Ровная издали дорога через Волгу горбылится ухабами, и сани ныряют, как лодка на волнах от парохода.
В проране между песками Карлушка что-то крикнул по-немецки кучеру, и тот повернул налево вдоль Зеленого острова.
— Halt, Johann! Halt! [1]
Дав кучеру папиросу и закурив, Карлушка вылез из саней и вместе с Балмашевым полез зачем-то на остров.
— Подожди нас здесь, — сказал он, но Коля не выдержал и пошел за ними.
Под песчаным обрывом намело сугроб, и ноги, как в валенки, увязают выше колен в большие следы Балмашева. В незасыпанном снегом пещерном углублении чернеют остатки костра с рыбьими костями: пиршество какого-нибудь рыболова-любителя, терпеливо с колокольчиками на закидных удочках высиживавшего здесь осенью сазанов. Осыпанные известковой изморозью густые заросли ивняка гнутся зябко и шелестят сухо, как осока.
Куда они скрылись? Коля хотел было окликнуть их, но, выбравшись из чащи, увидел обоих. Что они там делают? Карлушка поставил стоймя доску у осокоря и отмеряет зачем-то шаги. Балмашев же стоит на бугре и в черной студенческой шинели с занявшимися на затылке волосами резко выделяется вместе с торчащими на берегу шорнштейнами паровых мельниц на широком вулканическом разливе заката. А его длинная тень, вытянувшись во весь рост, с петлей башлыка на шее, упала в негашеную известь снеговой ямы, как высокая Соколова гора, рухнувшая сизым обвалом на затон с зимующими в спячке пароходами и баржами. Только один крайний пассажирский, с огнями во всех стеклах, празднично плывет навстречу надвигающейся ночи, как в навигацию. И кажется, что кто-то, прощаясь, машет красным на борту.
Балмашев вытянул правую руку, и из черного мохрастого рукава (точно чиркнул спичкой прикурить на ветру) выпыхнул огонек. Два слившиеся в один треском сухого эхо выстрела…
— Стой! — крикнул Карлушка Балмашеву, и оба пошли осматривать доску.
В двух местах — наверху и в середине толстая доска насквозь, как ржавым гвоздем, прошита пулей.
— Вот. она где засела, — показал Карлушка и попробовал выковырнуть пулю перочинным ножом из дерева, но она глубоко ушла под кору.
— Ты зачем здесь? — строго прикрикнул он на подошедшего Колю. — Я ведь тебе сказал, чтобы ты не ходил за нами.
— Все равно. Пускай его, — заступился Балмашев. Карлушка взял револьвер и выстрелил два раза в доску, но попал только раз.
— Дай и мне выстрелить, — попросил Коля.
— Зачем? — презрительно обрезал Карлушка. — Ты и револьвер-то держать не умеешь.
— Нет, умею. Я стрелял раз из двустволки, — невольно соврал Коля.
— Дай ему.
Взяв у Карлушки револьвер, Балмашев показал Коле, как надо стрелять. Коля судорожно сжал черный холодный револьвер и, прищурив левый глаз, нажал спуск. Руку рвануло вверх, и в ушах звоном отдался тупой удар.
— Промазал. Эх ты стрелок!
Но Коля не поверил Карлушке и сам тщательно осмотрел доску, но следа от пули не нашел.
— Отойдите! — крикнул Балмашев и выстрелил еще два раза. Одна пуля отщепила край доски, зато другая ударила в самую середину.
— Все семь.
Балмашев перезарядил револьвер и, положив его в карман, закурил, глубоко затягиваясь.
— Смотри никому ни гугу про стрельбу, — строго сказал Коле Карлушка, оттаскивая в яму простреленную четырьмя пулями доску.
Синий айсберг Соколовой горы наплывает с берега на остров. Без призывных гудков, утопая в потемках, пароход потушил все огни. Рослый белокурый осокорь, командуя, машет по ветру ветвью, как шашкой. Не смея ослушаться, с невнятным ропотом штыковые серые шеренги ивняка смыкаются вокруг черной шинели Балмашева. Смешанный с песком снег хрустит под его шагами, как посыпанная в холеру негашеная известь. Непогасший закат, он может извести перед тьмой своим томлением!
— Nach Pokrovsk, Johann! Гони! Schnell! Schnell! [2] Вот и Покровск с метельным пустырем базарной