На территории Мильтона Ламки
Шрифт:
— Придется, — сказал он. И, не дождавшись ответа, добавил: — Это все-таки моя машина.
— Ну есть, есть у меня ключ от «Мерседеса»! — призналась она, что нисколько его не удивило.
— Тогда выезжай, — сказал он и выдал ей длинный и сложный список указаний по маршруту.
— Это займет много времени, — сказала она капризным, взбалмошным тоном. — Я не смогу проехать такое большое расстояние за один раз. Мне придется останавливаться; думаю, что никак не раньше послезавтра. Придется договориться на работе о нескольких днях отпуска. Даже не знаю,
— Я должен ехать прямо сейчас.
Едва не плача, она сказала:
— Тогда мне нет никакого смысла ехать. Что, если вы его бросите, а потом, пока я буду туда добираться, он тоже уедет?
— Он не сможет уехать, потому что у него нет машины.
— Это так, — сказала она. — Нет, — решила мгновением позже. — Не буду я этого делать. Вы сами должны с ним остаться. В конце концов, это вы виноваты. — В телефоне клацнуло. Она положила трубку.
«И что же теперь мне делать?» — спросил он себя, вешая трубку. Позвонить ей снова? Но по телефону мне ничего не добиться, я не могу заставить ее приехать сюда ни на машине, ни на автобусе. Если она не хочет ехать, то это все. А когда она сказала, что я сам виноват, то была совершенно права.
Но я не понимаю, почему она не может приехать, подумал он. Я-то полагал, что она сразу же прыгнет в машину и поедет. Разве она не колесила той ночью по всему Покателло, ища для него апельсиновый сок? И эту машину легко вести. К тому же она хорошо с ней знакома.
Выйдя из конторы, он стал разыскивать среди домиков хозяйку. Она обнаружилась в пустом домике, где вешала чистые полотенца.
— Не найдется ли у вас немного мелочи? — спросил он. — Для телефона?
— Вы выяснили у своего друга, что с ним такое? — поинтересовалась она, когда они возвращались в контору.
— У него нефрит, — ответил он. — Это не заразно.
Она разменяла ему пятидолларовый чек.
— А семья у него есть? — спросила она. — Жена?
— Думаю, да, — сказал Брюс. Опустив монеты в телефон, он позвонил Сьюзан в Бойсе. Хозяйка мотеля вышла из конторы.
— У меня неважные новости, — сказал он в трубку. — Я сейчас на севере, в Вашингтоне, вместе с Мильтом Ламки, и он заболел. — Он стал рассказывать то же самое, что рассказывал хозяйке мотеля, но Сьюзан перебила.
— Я знаю, что у Мильта больные почки, — сказала она.
— По-видимому, он страдает этим почти всю свою жизнь.
— Ты лучше побудь там с ним, — сказала Сьюзан. — Денег у тебя хватит? Если что, могу перевести тебе телеграфом. — Они еще раньше договорились о том, что она вышлет ему деньги по телеграфу, когда ему понадобится платить за товар.
— Пока обойдусь, — сказал он.
— Когда у него приступ, он обычно пару дней лежит пластом на спине, — сказала она. — И это очень больно.
— Меня предупреждали, — сказал он. — Та девушка, с которой он живет в Покателло, говорила мне об этом, да и к тому же он уже был болен, когда я туда добрался. Так что винить мне некого; уж во всяком случае, его я никак не могу винить.
— В определенной степени можешь, — взвешенным, рациональным тоном сказала Сьюзан. — Только он в состоянии судить о своем здоровье, и если он поехал с тобой, то это не твоя вина. Он знает, что делает, он не ребенок. От тебя никто не ждет, чтобы ты оценивал болезнь другого человека, тем более если ты едва с ним знаком. Почему эта девушка не едет к вам?
— Я говорил с ней по телефону, но она сказала, что не хочет ехать.
— Это не твоя забота, — сказала Сьюзан. — Если, конечно, ты не хочешь сделать это своей заботой. Если считаешь себя ответственным.
— Я чувствую, что это моя вина, потому что если бы я не запытал его насчет машинок, то он бы никуда не поехал; в конце концов, вся эта поездка, чтобы я смог получить их. Ему от этого никакой выгоды нет. Это услуга, которую он нам оказывает.
— Ты не можешь себе позволить застрять там слишком надолго, — указала она.
— Верно, — согласился он. — Но я чувствую, что должен.
— Хорошо. Будь на связи.
— Да, я позвоню тебе еще, — сказал он, попросил ее не волноваться, а потом дал отбой. Через несколько мгновений он вышел из конторы и побрел обратно к домику.
Это как раз тот случай, думал он. Когда кто-то заболевает, то это перевешивает все остальное, особенно вопросы о том, что практичнее. Ты не можешь уже поступать как тебе выгодно. Никто не может. Экономическая целесообразность — это еще не все. И даже не самое главное. Я знаю, что если бы заболел я, то Мильт непременно остался бы.
В этом ведь основная причина, по которой Мильт оказался здесь, подумал он. Потому что ставит дружбу со мной выше всяких там практических соображений. И это главное. И ничего с этим не поделать.
Когда он открыл дверь домика, Мильт с постели пробормотал:
— Мне стало лучше. Эта чертова пакость приходит и уходит. — Теперь он сидел, подсунув себе под спину подушку. — Закрой дверь, — попросил он. — Свет меня слепит.
Закрывая дверь, Брюс сказал:
— Хозяева мотеля опасаются, что это бубонная чума.
— Тогда скажи им, чтобы скорее драпали, — хмыкнул Мильт. — Слушай, я тут вот что подумал. Может, тебе следует поехать дальше. Поищи-ка в моем пиджаке бумажник. Я записал имя того типа на обороте какой-то карточки. Парня, которому принадлежат эти машинки.
— Да ладно, — сказал Брюс. — Я уж здесь перекантуюсь.
— Принеси его, — потребовал Мильт.
Он достал бумажник и передал его Мильту. Кряхтя от натуги, Мильт стал перебирать визитные карточки и сложенные листки бумаги; рассматривая их поочередно, он всякий раз заинтересовывался и останавливался, чтобы поразмыслить и вспомнить, что означает каждый из этих предметов и почему он его хранит. Некоторые карточки слиплись, и он подносил их близко к глазам, чтобы осторожно отделить одну от другой. Одна из карточек погрузила его в мечтательную задумчивость, и он некоторое время не говорил и не двигался.