На Тихой заставе
Шрифт:
– Может, про бдительность что-нибудь расскажете? – говорю я и достаю блокнот.
– Бдительность, – говорит капитан, – это когда не подозревают всех из-за одного, а когда одному не дают спрятаться среди всех.
– Хорошо сказано, но слишком коротко, – говорю я.
– Не умею рассусоливать, – отвечает капитан.
– Может, учебную тревогу сыграем? – вдруг подает голос Геннадий Михайлович. Вспомнил все-таки про нас, выручил.
– Пожалуй, – сказал капитан. – Завтра. Только молчок.
– Ух! – вздохнули мы с Мишей. – Спасибо!
– Ну, а сегодня, – говорит капитан, – поговорите с народом. Народ у нас грамотный, интересуется литературой, искусством. В общем, сегодня сами увидите, какие ребята на заставе.
Опять двадцать пять
Вышли мы говорить с народом, а говорить-то и не с кем. Не видно народу. На наблюдательной вышке часовой. При въезде на заставу еще один часовой. С ним особенно не поразговариваешь. Где народ? Скоро два часа дня, а на заставе пусто, точно все куда-то попрятались. Может, нас стесняются? А может, с нами им просто и разговаривать не о чем?
Слышим, за столовой стук. Мы туда. А это повар, Паша Гусев, дрова колет.
– Здравствуй, Паша, – говорим мы, точно не виделись суток трое. – Ужин готовишь?
– Нет, – отвечает Паша. – Обед подогреваю.
– Опять! – вскрикнул Миша.
– Постой, – говорю. – У вас что? Все двадцать четыре часа обед продолжается? Да такого и в ресторанах нет. И в столовых тоже нет. Даже в кафе ужины бывают. Какой-то сплошной обед!
– Удивляться нечего, – спокойно отвечает Паша. – У нас обед тогда, когда имеется возможность. Ребята утром с обхода пришли, патрулировали берег, позавтракали и спать. Они же всю ночь вдоль моря ходили. Продрогли, промерзли. Другие – днем ушли на границу, те уже отобедали. А моя служба – всех накормить.
– Так, так, – говорю я. – Теперь кой-чего понимаю. Если правильно понял, то народ сейчас спит?
– Отдыхает, – поправляет Паша.
– До двух часов?
– Приблизительно.
– Ух! – говорю. – Я-то подумал, что на заставе вообще никого нет.
– У ребят подъем, – поясняет Паша, – вон выходят. Будет утренняя физзарядка.
И точно! Конечно, утренней ее назвать трудно, потому что к вечеру повернуло, но тем не менее пограничники выстроились в ряд, по пояс голые, и давай руками туда-сюда мотать, как и положено во время утренней гимнастики.
Следы
Застава ожила к четырем часам, и еще как! Все были заняты. Никто не болтался туда-сюда без цели, не загорал, как на пляже. Загорать-то загорали, но при деле.
Двое в трусах и в сапогах копали яму. Тела коричневые. Спины лоснятся. Весело и дружно оба работали лопатами.
Потом я увидел, как отделение под командой старшины изучало на учебных стендах следы диких животных. Я не мог не остановиться.
Старшина был строг и снисходителен. Он указывал на два совершенно одинаковых следа и требовал отличить, какой настоящий, какой ненастоящий.
– Простите, – не выдержал я. – Если вы говорите, что это два следа, то как может быть, чтобы один был ненастоящий, а другой – настоящий?
– Очень просто, – сказал старшина. – Сержант Забиров, объясните корреспонденту.
Гляжу – старый знакомый, наблюдатель с вышки. Оказывается, он еще и следопыт.
– Понимаете, – говорит сержант Забиров. – Один след настоящего кабана, второй оставили нарушители.
– Кабаны нарушители? – спрашиваю.
– Нет, люди, – поясняет Забиров. – К ногам привязывают такие маленькие ходульки, на них и переходят контрольную полосу.
– А это что такое? – спрашиваю, а сам строчу в записную книжку вопросы и ответы и прочие примечания.
– Контрольная полоса... – отвечает Забиров. – Объясню своими словами.
– Чужими не надо, – говорю я.
– Значит... Вдоль границы тянется широкая полоса разрыхленной земли. Она такой ширины, что ее перепрыгнуть невозможно. Для чего полоса? Кто с нашей стороны или с чужой пойдет – след оставит. Ты смотришь: кто прошел? Зверь или человек? Старшина и требует определить, какой след настоящий, какой оставил нарушитель.
– Так это, – говорю, – проще простого.
– Определите, – предлагает старшина.
Я смотрю. Внимательно смотрю.
– Вот, – говорю. И тыкаю пальцем. – Это след нарушителя.
Слышу – смеются. Дружно. Чего смеются? Я же не анекдот рассказывал.
– Это же след коровы, – сказал старшина.
Собачки
Тут меня кто-то за рукав потянул. Гляжу – Миша Ширма.
– Идем, – говорит он и таинственно подмаргивает. – Собачек покажу. Настоящих.
– Кто тебе покажет настоящих? – спрашиваю. – Они на тебе нюх испортят.
– Идем, идем, – не отстает Миша. – Увидишь. Не твои вислоухие, на которых даже стыдно смотреть.
– Какие мои? – удивляюсь. – У меня сроду собак не было.
– Не отпирайся, – продолжает Миша. – Целый час начальнику отряда про какую-то собачью выставку рассказывал.
– Я? – спрашиваю. – Странная у тебя логика, Ширма. Я ни про каких собак не рассказывал. Это ты... разливался. Я, если хочешь знать, собаконенавистник. На даче и то мимо соседского забора иначе как с дубиной не прохожу, потому что псы норовят вцепиться в меня.
– Ладно, ладно, – говорит Миша. – Веди себя прилично, на нас смотрят. Скажут, журналисты, интеллигенция, а ведут себя, как...
– Как кто? – спрашиваю. – Договаривай.
– Сам знаешь, – говорит Миша. – Кончай базар, пошли собачек смотреть.
Я пошел. Правильно сделал, что пошел, потому что откопал первосортный материал, ну, значит, нашел материал для газеты, а откопал – это чисто технический термин.
Было так. Подходим к забору, а за забором – строения, вроде сараев. У ворот сидит младший сержант. Представились.