На участке неспокойно
Шрифт:
— Почему же ты сразу не сказала ему, что была замужем?
— Да как бы я сказала! — с тоской в голосе воскликнула Катя. — Ты думаешь, что это легко было сделать? У меня все обрывалось внутри, как только я собиралась исповедоваться. Любила-то я его… Он не знал об этом.
— Что же ты дальше думаешь делать?
— Не знаю.
— Нельзя же так! — возмутилась Рийя.
— Я действительно не знаю, что делать… Ты бы вот:: что сделала? Пошла бы и сказала: «Я люблю тебя!» или «Забудь, что я была замужем!». Глупо
— Ничего не глупо.
— Кланяться не буду, — упрямо продолжала Катя. — Буду ждать. Если любит по-настоящему, придет. Я не прогоню его. Рабой своих чувств не могу быть. Да и не к чему это! Года уходят… Мне ведь в июне двадцать шесть будет. Старуха.
— Какая ты старуха! — немного грубовато сказала Рийя. — Просто вы с Сергеем Борисовичем ненормальные, и все! Давно бы уже помирились. Никаких причин для ссоры у вас нет.
— Есть — Анатолий.
— Опять Анатолий? Повсюду Анатолий! Ты уже прожужжала мне о нем уши! Может, ты его еще любишь? — настороженно спросила Рийя.
— Зачем ты так? — обиделась Катя.
— Почему ты за него вышла замуж?
— Наверно, любила.
— Ничего не «наверно!» — наступала Рийя. — Ей-бо-гу, я не понимаю тебя! Как можно не знать того, что уже сделала? Это же на всю жизнь запоминается. Я бы никогда не вышла замуж за нелюбимого человека. Даже если бы он меня золотом осыпал… Тот, кто это делает, оказывается в плену. Быть же в роли закрепощенной жены я не хочу!
Слова Рийи оскорбили Катю. Разве она выходила замуж за Анатолия по расчету? Предполагала ли она, что он окажется таким негодяем? У него же на лбу ничего не было написано. Правда, перед свадьбой девушки советовали повременить с замужеством. Не нравился Анатолий многим. Слишком уж он иногда развязно вел себя. Говорили, что у него уже была жена. Да только Катя ничему не поверила. Была ослеплена его поступком. Он казался для нее чуть ли не эталоном честности.
— Катя, — позвала тихо Рийя. — Послезавтра у Василя день рождения. Приходи к нам. Мы и Сергея Борисовича пригласим.
— Хорошо, — не сразу ответила Катя.
Она встала и, подойдя к тумбочке, включила настольную лампу, стоящую на ней. Комната наполнилась зеленоватым ровным светом. За окнами сгустилась темнота, погасившая тут же уличные фонари.
Рийя взглянула на часы и встала тоже:
— Сейчас Василь придет.
— Сюда? — повернулась к ней Катя. — Что же ты мне раньше об этом не сказала? Чудачка… Сиди, сиди… Я сейчас кофе приготовлю.
Василий и Рийя уходили поздно. Катя вышла с ними за калитку. На улице было тихо, словно за десятки километров вокруг не было ни одной души.
— Мы вас ждем… Приходите обязательно, — сказал на прощание Василий. — Без вас не сядем за стол. Учтите.
— Учту, — подала Катя руку.
Рийя и Василий прошли метров сорок, свернули на другую улицу и словно пропали в ночи, не потревожив ее спавшей тишины.
Катя хотела уйти тоже, но задержалась у калитки и замерла, подняв лицо к небу.
Далекие звезды тотчас потянулись к ней, рискуя сорваться с насиженных мест. Они были такими же одинокими в этот поздний час и будто просили ее побыть с ними.
2.
Подготовку к вечеру взяла в свои руки Пелагея Федоровна,
Она уже второй день с утра уходила в город и возвращалась после полудня, нагруженная всякой снедью. Ей хотелось подготовить все самой, своими руками, чтобы видеть, как будут радоваться сын и невестка. Они еще так мало видели в жизни.
У Рини рано умерли родители. Она жила сперва в детском доме, затем у дальних родственников. Родственники оказались черствыми, эгоистичными людьми. Они взвалили на ее плечи все хозяйство, и она гнула спину круглые сутки, не зная ни минуты покоя,
Не легче сложилась жизнь и у Василия. Он потерял отца сразу после войны и не видел мужской ласки. Пелагея Федоровна делала все, чтобы облегчить жизнь сына. Однако нехватки в семье ощущались постоянно. Ей пришлось даже смириться когда Василий бросил школу и пошел работать. «Доучится потом», — пряча от него слезы, думала она. Он не обманул ее надежд: обретя специальность, стал учиться. В этом году собирался поступить в институт.
…Сегодня Пелагея Федоровна возвратилась из города поздно. Она принесла столько продуктов, что сама ужаснулась: «Эдак еще заподозрят, скажут, что мать дружинника спекулянткой стала…» Пелагея Федоровна гордилась детьми. В последние дни она все чаще стала беспокоиться — очень уж рисковали.
Долго ли этак до беды? Что она будет делать, если с ними случится несчастье?
Василий убеждал ее, что ничего страшного не произойдет, не надо напрасно беспокоиться. Однако это нс надолго заглушало тревогу. Проходило два-три дня, и опять в душу закрадывалось сомнение. Снова никуда не хотелось отпускать детей.
…За стеной, в комнате Василия и Рийи, кто-то отодвинул стул и почти тотчас раздались тяжелые шаги. Пелагея Федоровна притихла, положив руку на сердце.
— Это же здорово, Рийка! — услышала она счастливый голос. — Ты у меня молодец! Пойдем к маме.
— Что ты? С ума сошел? — испуганно проговорила Рийя.
— Это же такое событие! Надо немедленно отметить. Пойдем!
Рийя, наверно, сопротивлялась: Пелагея Федоровна слышала, как она весело отбивалась, что-то говоря не своим, стыдливым голосом.
— Не надо, Вася, — попросила Рийя жалобно.
«Что там у них?» — подумала мать.
Василий ворвался на кухню, как вихрь:
— Поздравляй нас, мама!
— Та што таке у вас зробылось? — спросила она по- украински,
— Отгадай.
— Тю, скаженный! Шо я гадало, чи шо?
— У нас будет ребенок!
— Ребенок? — не поверила своим ушам. Пелагея Федоровна.
— Ребенок, — повторил Василий.
— Так шо ж ты. мовчав до сих пор?
Он не успел ответить. Мать, словно девчонка, кинулась к Рийе;