На углу, у Патриарших...
Шрифт:
— Здесь, — раздался голос, и Сергей вошел на кухню.
— Потрясающе! — поразилась Яна. — Вы с Наташкой и впрямь как сиамские близнецы! Связь — на телепатическом уровне!
Никольский польщенно улыбнулся. Ох, знала бы эта свистуха-журналистка, как приятно усталому мужику возвращаться домой и знать, что его с нетерпением ждет любимая женщина и даже чует его приближение за километр…
— Есть будешь? — спросила Наташа Сергея.
— Кофейку выпью, — сказал Никольский и уселся за стол.
— Сними мундир, а то мне кажется, что участковый пришел, —
— Сейчас, — ответил Никольский, не двигаясь с места.
— Ты сегодня скучный, майор, — заметила Яна. — Даже огрызнуться не можешь. Пойду-ка я домой.
Женщины расцеловались, и Яна ушла. Никольский залпом выпил чашку кофе и направился в ванную.
— Я все-таки разогрею котлеты, — крикнула Наташа. — Ты же с утра ничего не ел!
— Попозже, Наташ, а! — попросил он, возвратившись. — Оклемаюсь малость, тогда и разогреешь.
«Все-таки олух он у меня! — подумала Наташа, хоть и с нежностью, но с легким раздражением. — Ждешь его, ужин готовишь, а он… Неужели не понимает, что нормальной бабе прежде всего накормить своего мужика хочется!..»
— Попозже я уйду! — заявила Наташа.
— Ну вот, опять… — расстроился Сергей. — Неужели трудно просто переехать ко мне?
— Трудно, — начала было она свой обычный монолог, но тут загудел телефон.
— Извини, — сказал Никольский и рванул в кабинет-спальню. Наташа осталась в кухне, но телефонный разговор слышала.
— Да, Виталий Петрович… — бубнил Сергей в трубку. — Без сомнения — самоубийство, но кое-что меня смущает… Что за срочные дела?.. Ну, кража и кража… Сейчас приду.
Наташа уже одевалась в прихожей. Сергей вышел из кабинета, спросил жалобно:
— Уходишь?
— Вместе с тобой, заметь — подчеркнула она. — Что там еще украли, Никольский? Неужто папу римского из Ватикана?
Насмешка была злой — по крайней мере, так она прозвучала.
— Кожаное пальто, — Никольский словно съежился.
— Преступление века! — недобро рассмеялась она.
…Из подъезда вышли вдвоем, Наташа поцеловала Сергея, и они разошлись в разные стороны.
У себя в кабинете сидел вдрызг расстроенный Беляков и жаловался Никольскому:
— Ты подумай, Сергей, гардеробщик — поганец пьяный, залил шары и выдал пальто по номеру неизвестному человеку.
— Он что, должен пальто по удостоверению личности выдавать? — осведомился Сергей язвительно. Его вовсе не радовал вечерний вызов на работу, да еще по такому смехотворному поводу. Вот и Наталья обиделась… Ждала-ждала мужика, ужин грела, а едва суженый явился, как тотчас снова умчался на службу, даже не поев… Обидишься тут, конечно. Впрочем, такова судьба жены любого опера. Либо привыкнет Наташка, примирится, либо… Додумывать не хотелось.
— Ну, ты прав, прав! — досадливо воскликнул между тем Беляков. — Но ты понимаешь, пальто украли у главного редактора самой скандальной московской газеты. И характер у этого деятеля базарный — и в силу профессии, и сам по себе. Он уже заявление настрочил, представляешь?! И что мне оставалось делать? Пришлось принять.
— Пить
— Вот ты ему это и скажи, — предложил Беляков. — Сам скажи, а я послушаю, что он тебе ответит.
Никольский вздохнул.
— Виталий Петрович, вы же сами прекрасно понимаете, что это пальто мы никогда не найдем, — серьезно проговорил он. — Единственный выход — всем отделением сброситься и купить ему новое. Переживем как-нибудь. Меня другое беспокоит: с самоубийством нечисто.
— Как нечисто? — изумился Беляков. — Мне позвонили и сказали, что все в порядке.
— Да разве в этом дело? — сказал Никольский и протянул фотографию Белякову.
— Беляков схватил ее и принялся разглядывать с нескрываемым удовольствием.
— Это покойный, что ли?! — воскликнул он с явным одобрением. — Шустрик! Баб любил. А где бабы, там и расходы. Непомерные по нынешним временам.
— Виталий Петрович, здесь прямой шантаж, — заявил Сергей твердо.
— Ты что, шантажистов собрался искать?! — изумился Беляков. — Извини, я тебе в этом не помощник и не советчик. Дело закрыто. А вот две квартирные кражи, шесть угонов, разбой на Патриарших и это проклятущее кожаное пальто на тебе висят.
Заведующий юридическим отделом шадринского министерства оказался старым знакомцем Сергея и обрадовался его приходу, как дитя. Он вскочил из-за своего стола и двинулся навстречу Никольскому, улыбаясь и протягивая для пожатия сразу обе руки.
— Не угомонился еще, старый хрен, все бегаешь?! — воскликнул чиновник с веселой насмешкой, за которой легко угадывалась затаенная зависть.
— А ты сидишь, — Никольский демонстративно осмотрелся. — И хорошо сидишь, Боря!
— Как только из нашей любимой краснознаменной милиции ушел, так жизнь моя потекла молоком и медом! — ответил Борис и засмеялся.
Впрочем, Никольский знал наверняка: лукавит Борька. Ведь он — бывший сыщик. А сыск — это жизнь. И променять ее на прозябание даже в самом шикарном кабинете очень тяжело для любого настоящего опера. А Борис был настоящим опером, что ни говори.
— Оно и видно, что молоком и медом! — усмехнулся Сергей. — Вон какой мордулет отъел.
— Сидячая работа, Сережа, служебная машина… — объяснил Борис чуть смущенно и взял быка за рога: — Ты ко мне по поводу Шадрина?
— Что ты можешь о нем сказать? — задал дежурный вопрос майор.
— А что ты хочешь о нем узнать? — спросил чиновник.
— Все! — отрезал Сергей. — Сам знаешь нашу работу, Боря. Мне нужен психологический портрет погибшего. Любая мелочь может оказаться важной.
— Я сталкивался с Шадриным только по работе, — Борис пожал плечами. — Но как юрист скажу тебе, что такого руководителя в этом доме еще не было. Железный порядок, точность, понимание любого вопроса с полуслова… Как было замечательно с ним работать, Сережа! А главное — он перекрыл кислород всему жулью, которое клубилось в нашем ведомстве.