На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго
Шрифт:
Даже на относительно современных кораблях Российского Императорского флота кочегары работали в тяжелейших условиях.
В бою некоторые машинисты находились на своих постах 12 и более часов — менять их часто было просто не на кого. Вот что писал о бое с японской эскадрой 27 июля 1904 года в Желтом море старший судовой механик крейсера «Аскольд» Иосиф Поклевский-Козелл:
«...Машинистов приходилось под конец окачивать через каждые 15 мин холодной водой. Многие ходили ощупью — так потом разъедало глаза. С некоторыми от усталости делались судороги — приходилось окачивать их струей из шланга и таким образом приводить в чувство».
А вот рассказ судового врача Владимира Кравченко о работе во время Цусимского сражения «духов» из машинного отделения бронепалубного крейсера первого
«Собственно в машину попаданий не было. В носовую кочегарку было; помещение ее наполнилось удушливыми газами; два кочегара, Герасимов и Егорченко, находившиеся ближе других, полузадохнулись и упали в обморок… Осколки содрали обшивку одной паровой трубы и повредили самую трубу. Если бы они ударили чуть сильнее, труба разорвалась бы, и все люди сварились. Здесь отличился своей распорядительностью инженер-механик Малышевич [155] …
155
Чеслав Малышевич (1876 —?) окончил службу в чине капитана второго ранга инженера-механика.
…Страшно томила жажда; на каждую машину было заготовлено по 10 ведер. Но вода скоро сделалась горячей и противной на вкус… Воздух был очень худой, сизый. Энергично действовавшие простые и электрические вентиляторы нагнетали прямо какую-то отравленную гадость, удушливые газы. Временами их примесь резко усиливалась, тогда все чувствовали тошноту, сладкий вкус во рту и какую-то странную слабость.
Работавшая на боевой вахте без смены с 12 ч дня до 12 ч ночи команда сильно переутомилась, люди чуть не валились с ног. Но были такие, которые простояли и 28 часов.
Вот, например, образец скромной, не бьющей в глаза деятельности этих тружеников: машинист Богаевский должен был при беспрестанных переменах ходов то открывать, то закрывать главный детандер [156] . На индикаторной площадке была адская жара от цилиндра высокою давления. Всякий раз, слезая оттуда, Богаевский прямо метался от жары вперед и назад и совал свою голову под струю холодного воздуха из вентиляционной трубы. Через минуту-две приходилось опять лезть к детандеру. Когда же Богаевскому предложили подсмениться, он отказался.
156
Аппарат для охлаждения газа путем его расширения.
Да будут же помянуты хотя здесь, хотя бы одним добрым словом эти незаметные герои, “духи”, закопченные дымом, углем, маслом, непохожие на людей, в своих мрачных подземельях, в душных угольных ямах, трюмах, в раскаленных кочегарках, исполнявшие свой скромный долг перед Родиной».
Ничуть не легче приходилось и в мирное время. Так, в 1890 году на черноморском броненосце «Синоп» проводились испытания механизмов для определения расхода угля при шести, восьми и десяти работающих котлах. Неожиданно лопнула донная паропроводная труба, соединявшая один из котлов с главной паровой магистралью. В результате до смерти обваренными паром оказались восемь человек (включая мичмана князя Хилкова). Десять человек получили тяжелые ожоги. В ходе последующего расследования выяснилось, что дефекты имели и другие паропроводные трубы броненосца
Проблемы с вентилированием котельных и машинных отделений сохранялись и на более современных боевых кораблях. Так, на вступивших в строй незадолго до Первой мировой войны линкорах «Андрей Первозванный» и «Император Павел Первый» из-за отсутствия бортовых иллюминаторов [157] и небольшого диаметра иллюминаторов палубных была из рук вон плохая вентиляция. Наиболее тяжелое положение создалось на «Андрее» — свежего воздуха поступало в два раза меньше, а «дурною» удалялось в два с половиной раза меньше, чем на однотипном «Павле».
157
Эти
Для создания мало-мальски приемлемых условий для команды приходилось держать постоянно открытыми люки трапов, которые вели во внутренние отсеки корабля. Это ставило под вопрос выполнение кораблем боевых задач, а в холодное время года (а оба линкора служили на Балтике) приводило к росту количества простудных заболеваний.
«Машинная команда обычно держалась вместе и между собой была чрезвычайно солидарной. Она и на всех кораблях помещалась вместе. Впрочем, машинисты, трюмные кочегары сильно отличались по своей психологии от другой команды, так как состояли из бывших заводских рабочих. Таким образом, это были городские жители, а не крестьяне, как другая часть команды, и поэтому к ней относились с известным пренебрежением. Своим действительным авторитетом она почитала “господина старшего механика”, ну и, конечно, других судовых механиков, которые всегда стояли горой за нее и не давали в обиду не то что боцману, а самому старшему офицеру. Боцман был всегда не прочь использовать машинистов, трюмных и кочегаров на судовых работах и был убежден, что они в машинах и кочегарках, на якоре, гоняют лодыря. Но добраться до них было трудно, и оставалось только ворчать под нос: “духи проклятые”. Особенно они ею раздражали тем, что вылезали из машин и кочегарок грязные и засаленные и пачкали палубу и краску. Но на верхней палубе они все же находились в известной степени в опасности, так как им всегда могло влететь от боцмана», — вспоминал Гаральд Граф.
Уголь, правда, грузили всем экипажем. В работах участвовали и офицеры, и священник. Вахту стояли старшие специалисты, а также те матросы, присутствие которых на постах было обусловлено необходимостью.
Глава 10.
КОРАБЕЛЬНЫЕ СУТКИ
Попробуем проследить, как протекал день на корабле Российского Императорского флота, находившемся в плавании.
В пять часов утра рындой [158] отбивались две склянки (два получасовых промежутка после четырех часов [159] ) и зычные голоса боцманов начинали будить команду. Матросы вскакивали и начинали вязать койки — парусиновые тюфяки, набитые крошеной пробкой (подробнее о роли койки на военном корабле мы уже говорили).
158
Корабельный сигнальный колокол.
159
В четыре часа заканчивалась первая вахта
Крик и свист боцманских дудок были настолько громогласными, что офицеры стремительно закрывали иллюминаторы своих кают. Если же речь шла о парусном судне с гладкой палубой, где в жаркое время офицеры сами спали не в каютах, а на верхней палубе, то старшие чины быстро собирали свои постельные принадлежности и спускались досыпать в каюты. Приближалось время уборки или по-матросски — «убирки».
Тем временем матросы быстро умывались (обычно — соленой водой), молились и около получаса завтракали.
Отметим, что матросские коки часто поднимались часа в три ночи — необходимо было затопить камбузы, сварить жидкую кашицу и заготовить большое количество кипятка для чая. Особенно это было характерно для периода парусного и начала эпохи пара. В те времена было принято тушить, от греха подальше, все камбузные огни, большая часть экипажа спала, бодрствовала только вахта, в связи с чем следить за возгораниями на камбузе было некому.
Завтрак в море «сервировался» на разложенных на палубе брезентах после пяти часов утра (сразу после побудки, умывания и молитвы). Он чаще всего включал в себя кашицу-размазню, куда окунали сухари. Перед употреблением сухарь было положено стукнуть о палубу, дабы выбить червей, которые могли там поселиться. Как вариант, «толченку» из сухарей добавляли в саму кашицу.