На веки вечные. Дилогия
Шрифт:
Однако предпринимать Реброву ничего не пришлось, потому что позвонил Филин и сказал, что они срочно вылетают в Москву и он ждет Реброва на аэродроме.
Хмурого Филина он нашел уже у самолета, вылетающего в Берлин. Чуть в стороне курил летчик.
– Чего ждем, капитан? – спросил его Филин.
– Просили еще одного пассажира взять, – объяснил летчик. – Видимо, большой человек, приказали обязательно дождаться.
В это время прямо к самолету подъехала громадная черная немецкая машина, из которой не торопясь выбрался полноватый военный с генеральскими лампасами. А потом оттуда появилась Белецкая
Генерал подхватил Белецкую под руку, подвел к Филину.
– Доброе вечер, Сергей Иванович, это из-за меня вас задержали, но вы уж простите, все никак с женой не могу распрощаться… Соскучился…
– Вы тоже в Москву? – поинтересовался Филин.
– Нет, я в Берлин. Нечего мне здесь делать – я ведь в вашей юриспруденции не специалист. У меня теперь свой фронт работ – лично контролирую ход земельной реформы в нашей зоне с упором на коллективное хозяйство.
– Дело интересное, – вежливо сказал Филин.
– Еще какое!
Белецкий обнял жену.
– Ленок, а может, ну его этот Нюрнберг, а? Не надоели тебе эти фашисты! Может, все-таки со мной? Я с Москвой обо всем договорюсь?
Белецкая, которая все это время старалась не смотреть на Реброва, засмеялась:
– Как говорят наши союзники американцы, я должна отработать контракт до конца.
– Ну, смотри, – вздохнул генерал, видимо, уставший уже говорить на эту тему.
Поднявшись в самолет, Ребров долго смотрел в иллюминатор на красивую женщину в белом плаще, которая кому-то махала рукой…
Когда самолет набрал высоту, Белецкий подсел к Филину. От него попахивало коньяком, и вообще он был размякшим и разомлевшим после нескольких дней, проведенных с женой.
– Слышь, Сергей Иванович, я тебе вот что хочу сказать… Я к твоему вызову в Москву никакого отношения не имею. Это я тебе как фронтовик говорю. Я ведь, по-честному если, даже точно не знаю, зачем меня сюда прислали.
– Бывает.
– Ну, как не знаю? – поправился Белецкий. – Сказали мне так: ты – человек посторонний, объективный, так что посмотри, как там наши люди в Нюрнберге работают…
– Просто так взяли и сказали? – прямо спросил его Филин.
– Ну как просто… Я так понял, что были сигналы, что вы тут чуть ли не затягиваете процесс. Ну, или не мешаете затягивать его с целью срыва, не противостоите решительно проискам врагов. И вообще – обуржуазились тут на американских харчах. Ну, сам понимаешь, как это делается, чего я тебе рассказываю.
– Понимаю.
– От кого сигналы и кому – сам думай. В общем, на самом верху решили посмотреть, что у вас тут творится. Вот я и посмотрел. Нормально вы тут работаете, я даже не знаю, как у вас нервов хватает с этими Герингами и Гессами валандаться. Мразь людишки-то!.. Вот такая история, генерал. Так что я на вашей стороне. А вот кто под вас копает, извини, не в курсе…
Белецкий блаженно прикрыл глаза, что-то вспоминая…
– А что твой офицер-то такой мрачный? – вдруг кивнул на Реброва. – Будто горем убитый? Небось, влюбился в кого-то, а? Расставаться не хотелось?
– Может быть, – не стал спорить Филин.
– Парень-то красавец!.. За такими девки сейчас в очереди стоят. Наша хоть? Или иностранка?
– Скрывает.
– Ну и правильно делает.
Тогда остро стоял вопрос: в чем ехать в Нюрнберг? У меня, кроме шинели, никакой одежды не было. Лишь перед самым отправлением выдали отрез ткани на костюм, туфли и немыслимый берет. Я думала, что буду самой модной, но оказалось, что лучше всех были одеты американцы и англичане. Однако на продуктовые пайки и американские сигареты «Camel» мы быстро наменяли у немцев много модных платьев.
Нас поселили на окраине города в уцелевших после бомбежек союзников коттеджах. Мы с мужем жили в семье банкира. Продукты поставляли американцы, но обслуживали нас в столовой немцы. Давали различные соки, фрукты и шоколад, а вот под конец процесса якобы из-за дороговизны американцы нам отказали. Дня три мы вовсе голодали, так как купить продукты было негде… Однако нам вскоре начали поставлять пайки из советской зоны оккупации.
По вечерам мы ходили в ресторан «Гранд-отель», где можно было за марки поужинать и выпить шерри-бренди. Женщин туда без чулок не пропускали. Так мы научились у француженок – на ногах рисовали карандашами модные тогда чулки с черными швами.
Глава XIII
Кошка, загнанная в угол
Адвокат Альфред Зайдль, защищавший Гесса, был молод и не обладал ни помпезной внешностью – был низкоросл, худ, вертляв; ни солидными манерами – говорил торопливо, взахлеб, слишком много сардонически усмехался, хотя его улыбка походила то на судорогу, то на тик. Но он был честолюбив, понимал, что участие в процессе дает ему шанс занять солидное место в адвокатском мире, и обладал храбростью дикого зверя, который будучи загнанным в угол способен броситься на кого угодно. А в угол его загоняло собственное честолюбие и тщеславные мечты. Поэтому Олаф выбрал его.
– Вы думаете, суд согласится обнародовать этот документ? – с сомнением потеребил кончик своего длинного носа Зайдль, когда Олаф изложил ему свое предложение.
В помещении Дворца, где адвокаты работали с документами, кроме них никого не было, и можно было говорить спокойно.
– Но вы же сами говорите, что на секретном заседании Комитета обвинителей приняли решение не идти навстречу защите и не обсуждать документы, связанные с внешней политикой стран-победителей, – выкладывал свои сомнения Зайдль.
– Да, но с тех пор многое переменилось, возникли новые обстоятельства… Вы, я надеюсь, слышали о речи господина Черчилля в Фултоне? – напомнил Олаф.
– Конечно, блестящая, вдохновляющая речь…
– И она не осталась без политических последствий, как вы понимаете.
– Конечно. Но по ходу данного процесса этого не скажешь.
– Это поверхностное впечатление. За кулисами идет совсем другое движение, действуют совсем другие силы. И мое предложение тому подтверждение. Вам надо понимать, что за ним стоят те, у кого сегодня власть в нашей зоне оккупации.
Зайдль опять принялся теребить свой нос.
– Но, господин Тодт, тут есть вот еще какое обстоятельство… Судья Лоуренс, конечно, стар, но он может вспомнить, что суд уже отказывался принимать этот документ к рассмотрению… А судьи очень не любят, когда им представляют уже отклоненный документ.
– Давайте не будем решать за судью Лоуренса, господин Зайдль, – уже холодновато сказал Олаф. И подумал, что достаточно ему протянуть руку и чуть сжать пальцы на горле адвоката, и никаких вопросов у господина Зайдля не останется. Но…