На веки вечные. Дилогия
Шрифт:
– Я помню. Он сказал, что нациям выставлен ультиматум: признайте наше господство добровольно, в противном случае неизбежна война… Их господство мы никогда и ни что не признаем.
Филин вздохнул, посмотрел на голубое совсем мирное небо.
– Вот такая оперативная обстановка сейчас. А Зоря… Он был и мне симпатичен, как и тебе, но его смерть сейчас – не только человеческая трагедия, но и политическое событие. С ее помощью пытаются нанести удар по всему процессу. И давай не забывать то, что я тебе сказал с самого начала – наша война продолжается. И становится все ожесточеннее. А где война, там и жертвы. В том числе и случайные… Филин помолчал
– Зоря мог просто не выдержать напряжения. Он ведь работал при Польском комитете национального освобождения во время Варшавского восстания, которое гитлеровцы разгромили. И многие поляки до сих пор упрекают нас в том, что мы им не помогли. Хотя вовсе не посчитали нужным советоваться с нами, когда начинали свое выступление. Да и не было у нас тогда возможности помочь им быстро, только ценой жизней наших измученных солдат… Их бы там пало бессчетно. Но у поляков свои расчеты…
Навстречу им мчался, крутя педали изо всех сил и самозабвенно звоня в звонок, вихрастый мальчишка на велосипеде. Филин сделал шаг в сторону и пропустил его. Потом долго смотрел вслед.
– Зоря тогда не выдержал, у него было такое сильное психологическое потрясение, что он ушел в отставку. Год нигде не работал – лечился, приходил в себя… Направляя в Нюрнберг, думали, что все уже позади, все-таки совсем еще молодой мужик, сорока нет. Но кто его знает, что у него в Нюрнберге стряслось с психикой? Он был человек совестливый, попав случайно в какую-нибудь сложную ситуацию, мог и свести счеты с жизнью… А там кто его знает…
Опять за их спинами отчаянно зазвонил велосипедный звонок – вихрастый гонщик мчался обратно все с той же счастливой улыбкой.
«Следует отметить, что господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы, как единственно полноценная нация, должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит господина Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные, должны господствовать над остальными нациями мира.
По сути дела господин Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, – в противном случае неизбежна война.
Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство Гитлеров господством Черчиллей. Вполне вероятно поэтому, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство».
Глава XVI
Атомный проект
– И что нам делать с этим чертовым Шпицем? – метался по своему кабинету
Филин хорошо знал Греся и видел, что тот взведен до последнего предела. Видимо, с самого верха давление шло страшное.
– Я думаю, он работает только по командам и конкретным заданиям. Так что самостоятельно усердия он проявлять не будет, – рассудительно сказал он в надежде немного скинуть напряжение. – Судя по всему, задания ему поступают из Нюрнберга. Значит, нам нужно, чтобы ему дали команду раздобыть доклад.
– И как это сделать? – промычал Гресь.
– Можно подключить Гектора. Пусть забросит такую информацию. Там есть такая американская журналистка Пегги Батчер, очень популярная, мы с ее помощью американцев на пленных эсэсовцев напустили. Пусть Гектор ей подкинет информацию о секретных документах, которые готовятся в Москве… Наша Пегги молчать не станет.
– Наша Пегги? – вдруг хитро прищурился Гресь. – Ишь ты как там у вас все закручено! Небось, твой майор Ребров с этой самой Пегги работает, а?.. Ладно, действуй. Времени в обрез.
Через несколько дней на первых полосах сразу нескольких западных газет появились сенсационные сообщения. «На процессе в Нюрнберге русские могут рассказать о сотрудничестве американского бизнеса и гитлеровцев… Как американские промышленники создавали армию Гитлера… Кто вооружал Гитлера… Что американские спецгруппы ищут в шахтах Германии… Русские считают, что Запад намерен спасти подсудимого Шахта…»
Пегги, как всегда, добавила к информации, которую подбросил ей Гектор, еще и несколько своих забористых фантазий.
Ночью дверь в пустой кабинет Филина на мгновение приоткрылась и кто-то неслышно проскользнул внутрь. Луч фонарика обшарил кабинет, остановился на сейфе. Человек с фонариком подошел к сейфу, достал из кармана связку ключей и отмычек и стал поочередно вставлять их в замок сейфа. Работал он спокойно, не торопясь.
Но в следующее мгновение кто-то набросился на него сзади и повалил на пол. Связка отмычек звонко грохнулась о паркет, а выбитый из рук фонарик покатился в угол.
Тут же ворвавшиеся в кабинет, двое офицеров с пистолетами в руках зажгли свет.
На полу лежал какой-то человек, на нем сидел Ребров, больно завернув ему за спину руку.
Когда в кабинет вошли Гресь и Филин, Ребров быстро обшарил задержанного.
– Оружия вроде бы нет.
Мужчина лежал молча, лицом вниз.
– Поднимите его, – скомандовал Гресь офицерам. Офицеры схватили человека под руки, поставили перед генералами. Это был немолодой уже мужчина в рабочей спецовке. Он стоял прикрыв глаза, невыразительное, самое что ни на есть пролетарское лицо его ровно ничего не выражало.
– Ты кто? – с интересом спросил его Гресь.
На лице мужчины ничего не отразилось.
Ребров протянул руку и достал из нагрудного кармана спецовки красную книжечку удостоверения.
– Угаров Матвей Семенович… Телефонист…
– Телефонист, значит, – повторил Гресь. – Простой телефонист!.. Ну, Шпиц, давно ты телефонируешь своим?
Угаров поднял голову, словно желая что-то сказать, но вдруг лицо его исказилось, он сильно сжал челюсти, так что вспухли желваки… И тут же его начали бить конвульсии и он бессильно повис на руках офицеров.