На волшебном балу
Шрифт:
Ноздри Лауры расширились от гнева.
— Мой дедушка мертв. А вы — отец человека, разрушившего жизнь моей матери.
Все в ней дышало неприкрытой агрессивностью. Томазо отшатнулся. Лицо его побледнело. Девушка смотрела все так же безжалостно.
— Я здесь лишь потому, — сказала она, — что этот человек, — она кивнула в направлении Алесандро, и в нем вспыхнула злость на ее манеры и на слова, которые последуют дальше, — подкупил меня.
— Он подкупил тебя? — недоверчиво откликнулся старик.
— Да.
Алесандро ошеломленно смотрел на неумолимую
— Я не хотела иметь ничего общего ни с вами, ни с другими людьми, так жестоко обошедшимися с моей матерью. Не понимаю, зачем вам эта встреча. Мне жаль, что ваш сын мертв, но ко мне это отношения не имеет. Потому что вашему сыну я была не нужна. Он дал это понять еще до моего рождения.
Шок Томазо был все явственнее.
— Это не… я совсем не так… — он сбился. — Я думал, ты будешь рада… рада, что я разыскал тебя…
Его лицо посерело, рука внезапно прижалась к груди. Алесандро бросился вперед, не дав ему упасть.
Следующие часы были бесконечными. Алесандро немедленно связался с больницей, и Томазо отвезли туда. К облегчению Алесандро, ему скоро объявили, что жизнь старика вне опасности, однако его оставят на ночь для обследования.
Но какого бы рода приступ ни случился с Томазо, одно Алесандро знал наверняка. Виной всему эта гарпия со своими мстительными тирадами. Он исподволь взглянул на девушку, сидящую с ним рядом в машине, везущей их из больницы. Лицо мертвенно-бледное, руки стиснуты. Именно так она просидела все время в приемном покое.
— Он выздоровеет? — внезапно спросила она.
— Вам не все равно?
— Я уже говорила: мне жаль, что его сын мертв. И мне жаль, что ему стало плохо. Я не хочу, чтобы он умер. Я никому не желаю смерти.
— Похвально. Но если вы согласны быть добродетельной до конца, сделайте, как ему хочется, и задержитесь на вилле, чтобы он не смог вас повидать. Одному богу известно, зачем ему это, но он сказал, что должен с вами поговорить.
Ответа он не дождался, она только еще немного отодвинулась от него. Это его позабавило. Словно есть в мире женщина, у которой еще меньше шансов возбудить его интерес, чем у нее.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Лаура сидела на кровати в предоставленной ей комнате и смотрела в окно. Вид был великолепный. Характерные итальянские сады, точь-в-точь из путеводителя, переходящие в оливковые рощи.
Она отвернулась. Не желает она это видеть. Не хочет тут быть. Не хочет переживать из-за…
Он не твой дедушка — не смей о нем так думать!
Общие гены не создают семью. Половина ее генов — отцовские, но от этого она не стала его дочерью. В его глазах уж точно.
Лаура откинулась назад. Как она утомилась!
Сначала ранний автобус до Эксетера, потом поезд в Хитроу, перелет сюда. Ее глаза слипались.
Должно быть, она задремала, потому что, очнувшись, застала в комнате горничную, сообщившую, что обед подан. Лаура неохотно поплелась вниз, предусмотрительно захватив с собой книгу. Она предпочла бы поесть в комнате, но не хотела кого-нибудь утруждать.
Лакей, ожидавший у лестницы, проводил ее в столовую.
Алесандро ди Винченцо был там, уже сидел за столом. Завидев ее, поднялся. На столе перед ним лежала стопка бумаг — видимо, он занимался ими до ее прихода.
Я думала, вы уехали, — не удержалась она.
Увы, — послышалось в ответ. — Как бы мне ни хотелось вернуться в Рим, я не смею оставить больного Томазо лишь на ваше любящее попечение.
Лаура ощутила, как вспыхнули ее щеки.
— Как он? — спросила она и направилась к единственному месту обширного стола, где стоял еще один прибор — прямо напротив Алесандро. И оказалась гораздо ближе к нему, чем ей бы хотелось. Впрочем, она вообще не желает находиться поблизости от него.
Чувство, несомненно, взаимное, решила она, перехватив его мрачный взгляд.
Состояние стабильное, — сказал он. — Если вас это волнует.
Я не хочу, чтобы он умер, — я уже говорила.
А я уже сказал, что это очень похвально, — фыркнул он. — Неужели у вас не нашлось ничего получше надеть к обеду?
— Нет, — отрезала Лаура. Знай, она, что он здесь, настояла бы, чтобы обед подали ей в комнату. Он последний, с кем она предпочла бы общаться. Открыв книгу, она начала читать. К ее облегчению, нежеланный сотрапезник вернулся к изучению своих бумаг.
Обед, по мнению Лауры, длился долго, до бесконечности. Одно блюдо за другим, да еще в такой обременительной компании. Единственной компенсацией была сама еда, на редкость вкусная. Подобрав последние капли восхитительного соуса, поданного к замечательно приготовленному барашку, Лаура поняла, что за ней наблюдают.
— Вы всегда так много едите?
Какое ему дело? Ей нравилось есть. Всегда. Поиски утешения в еде, как это подавалось в журналах. Но ей все равно. Образ жизни у нее не сидячий, и, занимаясь интенсивным физическим трудом, она имела хороший аппетит.
«Крепенькая», как называла ее бабушка. Возможно, к среднему возрасту, она растолстеет.
Сейчас же, спокойно проглотив последнюю ложку, она коротко произнесла:
— Да.
И продолжила читать.
Алесандро сердито отвернулся. Ни одна из его знакомых женщин не позволяла себе уплетать за обе щеки. Хотя в ее бесформенных тряпках фигуру рассмотреть невозможно, при такой прожорливости вес ее должен быть чрезмерным. Он вернулся к докладу о рыночных условиях Южной Америки.
Пусть хоть размером со слона будет — ему без разницы.
На следующий день из больницы позвонили и сказали, что Томазо разрешено принимать посетителей. Алесандро с облегчением проводил Лауру к ожидающей машине. Когда она села, судорожно переплетя пальцы, он внезапно спросил:
Что такое с вашими руками?
Ничего. А что?
Раньше он не замечал. Но, поди, заметь, если стараешься по возможности игнорировать ее соседство.
Они покрыты царапинами.
А, заживет. За день до отъезда я вырезала ежевику в саду. — Она повернула руки ладонями вверх. Здесь руки тоже были исцарапаны, а сами ладони — в сплошных мозолях.