На восходе луны
Шрифт:
— Не смотри на меня так, Антоша, это не заразно. И не переживай — я от тебя ничего не требую. Больше того — я сама ставлю точку в наших хрониках. Тебя устраивает такой поворот событий?
Антон сглотнул, словно ему что-то мешало говорить, потом, опустив глаза, ответил вопросом:
— Что ты имеешь в виду?
Марина улыбалась уже откровенно и даже красноречиво:
— Именно то, на что ты так надеешься. Ты свободен, Антон. Мы с тобой больше не встречаемся. И у меня к тебе нет ни малейших претензий. Все нормально, Антоша, расслабься, все нормально…
Антона разрывали чувства. Он, естественно, не мог радоваться неожиданной беременности подружки. С другой стороны,
— Не по-человечески как-то. Я, конечно, к такому повороту событий не готов. Не буду утверждать, что я хочу этого ребенка, но и вешать все проблемы на тебя я тоже не хочу. Я оплачу… ммм, операцию по избавлению от него…
Марина усмехнулась:
— Спасибо, Антон, я оценила твою деликатность. Только прерывать беременность я не намерена. И не волнуйся ты так — я же говорю, все нормально. Это мои проблемы…
Антона разрывали чувства. Как бы он ни силился скрыть радость оттого, что Марина ничего от него не требует, но что-то изнутри подталкивало его не соглашаться с полнейшей отставкой.
— Ну, Марин, не по-человечески это как-то. Что ж ты меня сволочью такой выставляешь?..
Марина вздохнула, сжалась от предстоящего признания:
— Да нет, Антон, ты никакая не сволочь. Я же говорю тебе — это не твои проблемы…
— Нет, ну как же… Мне-то, конечно, хорошо — ты меня вроде как освобождаешь от ответственности. Но я-то буду знать, я все равно буду чувствовать себя последней сволочью…
— Хорошо, Антон, раз ты такой непонятливый, объясняю доступнее: проблема не твоя.
— То есть?.. — В глазах Антона отразилось недоверие, смешанное с разочарованием.
— А то и есть. Я не уверена, что беременна от тебя. А потому это не твоя проблема, а моя. Моя личная, понимаешь?
Антон долго молчал, разглядывая ее, словно впервые увидел. Наконец словно очнулся:
— Ты. Ты? Ты… за моей спиной?! Да ты!.. Знаешь, кто ты после этого?!!
— Знаю, Антон. Я все знаю. Только не говори, что я сейчас не сняла камень с твоей души. Ведь ты и сам только и искал повода, чтобы расстаться со мной. Я же вижу — ты вернулся из поездки совершенно чужой. И не надо сейчас изображать из себя оскорбленного. Ты свободен, Антон. В отличие от меня, ты свободен…
Глава 15
С беременностью Марина справлялась в гордом одиночестве. Дабы избежать споров и возражений со стороны родителей и дражайшей подружки, решила никому не сообщать о своем положении до последнего момента, когда прерывать беременность станет уже поздно. Замкнулась в себе, не в силах обсуждать совершенно не интересующие ее ныне темы с кем бы то ни было. Ее теперь волновало одно: в ней зреет новая жизнь, уже недолго ей осталось быть одной. И пусть, пусть Андрюша предал ее в очередной раз! И не нужен он ей больше. Он уже сделал все, что мог, теперь Марина запросто сможет обойтись без его нагло-лукавых глаз, без его 'Ну и добрый вечер!', без его виновато-кокетливо склоненной головы. Теперь у нее будет свой Андрюша. Свой, самый-самый родной, и уж этот-то Андрюшечка никогда ее не предаст, никогда не бросит. Он всегда будет рядом с нею. Андрей Алексеевич Шелковский. Да, именно так. Никаких Андреевичей, никаких Потураевых. Алексеевичем ее личный Андрюша станет в честь деда по материнской линии, ну а Шелковским — естественно, в честь собственной матери. И ничего, что не Потураев, ничего, что не Андреевич, зато Андрюша. И это будет только ее Андрюша, и больше ничей.
Встречи с Антоном прекратились. Конечно, периодически они сталкивались в университете,
Учеба шла своим чередом — лекции, практические занятия, написание обязательных и не очень статеек для газеты. Как и в прошлый раз, Марина полностью погрузилась в учебу, дабы как можно меньше времени оставалось на воспоминания. И в этот раз забыть Потураева оказалось даже легче, чем в первый. И это несмотря на то, что каждую минуточку ей напоминала о нем зарождающаяся в ее глубинах жизнь. А может быть, как раз и не несмотря, может, как раз благодаря? Ведь Марина теперь ни о чем другом и думать не могла, только о том, еще не рожденном Андрюшечке. Любила его, ни разу еще не виденного, всею душой, до умопомрачения. Представляла, каким красивым и талантливым он вырастет, как похож будет на другого Андрюшу, но тот, другой, никогда не узнает о том, что у него есть сын. Никогда!!! Нет, это будет только ее сын, ее и больше ничей. А всяким Потураевым в ее жизни больше места не будет.
Лариска оказалась наблюдательнее, чем Маринкина мать. Антонина Станиславовна все хлопотала по хозяйству, все щебетала с подружками по телефону, не обращая ни малейшего внимания на то, что творится под ее носом. Бутакова же словно нюх имела на такие дела. Стала подозрительно приглядываться, когда еще ничто, казалось бы, не указывало на Маринкину беременность, по крайней мере, внешних признаков еще совершенно не было заметно.
Марина долго отнекивалась, переводила такие разговоры в шутку, до тех пор пока животик и в самом деле не выпятился довольно заметно.
— Ты что, дура?! Я же давным-давно заметила! Неужели ты сама ни о чем не подозревала?!
— Ну почему же, — спокойно парировала Марина. — Естественно, подозревала. Даже наверняка знала.
— Ну, блин, идиотка! — возмутилась Лариска. — Совсем двинулась?! На хрена тебе это надо? Тебе всего-то двадцать лет!
— Было. Еще месяц назад мне было двадцать, теперь — двадцать один, — поправила Марина.
— Да какая разница-то?! Ты что, уже крест на себе поставила, что ли? Почему ты решила, что уже никогда не выйдешь замуж?!
— А с чего ты это взяла? Ларка, что за глупости ты несешь?!
Лариска запрядала крыльями носа, словно загнанная кобылка:
— Ой, Маринка, какая ты дура! Это ж не я, это ты полную ахинею несешь! Знаешь, когда бабы без мужа рожают? В сорок лет, когда уже окончательно потеряют надежду выйти замуж. Или те дуры, которые категорически не замечают признаков беременности в первые двенадцать недель. Но ты-то знала!
— Знала.
— Ну а чего ж молчала?! Вместе бы что-нибудь придумали. Ну ладно, не хотела мне говорить, так сама бы, втихаря, аборт сделала. На хрена тебе проблемы? Ты же сама себе всю жизнь перечеркнула, дура!
— Знаешь, Лар, я ведь потому и молчала, чтобы некоторые доброхоты вроде тебя меня на аборт на настраивали. Это мой ребенок, и это мое решение. Я хочу его оставить, я хочу, чтобы он жил. А нравится это кому-нибудь или нет — меня меньше всего колышет. Это мое тело, это мое дело. Это мой ребенок!
Лариска вздохнула и отвела возмущенный взгляд в сторону. Оно-то конечно, дело хозяйское, но, по Ларискиному мнению, так рассуждать в двадцать один год могла только полнейшая идиотка.
— Ну а Антон-то как отнесся к этому решению?