На восточном порубежье
Шрифт:
Жизнь Алексея и полярная ночь стали едины. Он даже дивился, когда рядом протекало подобие жизни, и слышался смех. Казалось что все растворяется в этой необозримой и бесконечной дали. Просторные избы превратились в мелкие полуземлянки, русские сани, запряженные тройкой коней, в небольшие нарты с оленьей или собачьей упряжкой.
Когда от Якутского воеводы он услышал про Анадырский острог, то уже не дивился. Его жизнь превратилось в непрерывную дорогу, начало которой отмечено яркими красками в его памяти, а вся последующая жизнь лишь унылая, бесконечная своей безнадежностью дорога, покрытая мраком ночи.
Он
— Ныне лето на Анадыре проведем! — мечтательно произнес молодой казак Прошка. — Говорят там сытно живут?
— Худо не скажешь! Окромя охоты и рыбалки огороды держат. Квашенная капуста, и каша тыквенная завсегда имеется.
— А морковь и свеклу ростят?
— Ростят! Ростят! И борщ варят! — засмеялся десятник. — Только с огородов вонько, спасу нет! Тамошние крестьяне приспособились рыбу лежалую на поля вывозить вместо навоза. Говорят, что шибко в росте помогает.
— А пошто в тундре так пусто? — не унимался Прошка. — Уж как две седмицы в пути, а живой души не видели.
— Капитан Павлуцкий ныне в тундре балует, баталии устраивает. Наш приказчик острожный сообщил по секрету, что грозился капитан всех чукоч под корень вывести. И то право! Зловредный народец!
От безделья Шубин прислушивался к разговору. Казаки не торопясь готовились к ночевки. Скоро будет сытная еда и отдых. По здешним обычаям едят один раз в день. Промнешься до вечеру, и так проберет голод, что любой кусок сладким покажется.
Но его более заинтересовал голос десятника, особливо речь и манера гуторить. Он уже слышал подобный говор в точности. В памяти всплыл Санкт-Петербург 1725 года, Зимний дворец, умирающий император, и якутский казак.
— А вы не слыхали про Афанасия Шестакова? В Якутске служил казачьим головой!
Его вопрос и само участие в разговоре было настолько неожиданным, что все замолчали.
— Чего спрашиваешь? Аль родственник? — осторожно уточнил десятник.
— Хотя ты из бар будешь, а он из простых казаков. Царство небесное Афанасию! Уже два года как сгинул казак от стрелы чукочьей. На Анадырском погосте ныне лежит, и то ладно, что по православной вере схоронили. Сколь казаков по тундре костьми лежат? Одному богу ведомо! — вздохнул десятник.
Этой ночью на них напали чукочи. Сходу накинули чаут на верхушки жердей, завалили шатер на бок и покололи казаков копьями. Оставили в живых лишь бывшего поручика лейб-гвардии. Видимо не подоспело его время, не все прочувствовал его благородие. Чукчи были родниками тойона Кивающий головой. Отныне Шубин стал его пленником, и пока только духи тундры ведали о его дальнейшей судьбе.
7
Отряды Анадырской партии и союзные коряки вот уже второй месяц как двигаются в сторону северного побережья. Чукотские орды в страхе бегут от русского воинства, оставляя порой яранги, груды оленьих рогов и вытоптанные пастбища. Поначалу редкие следы небольших чукотских семей, что тщательно изучались корякскими
Ослабевших животных приходилось забивать беспрестанно, оставляя большую часть туши на съедение волкам и песцам тундры. Звери стаями следовали за отрядом, нарушая тишину воем и лаем. Часть коряков под покровом ночи бежали спасая своих олений. Многие солдаты и казаки теперь шли пешком, неся на себе грузы.
Все это не предвещало хорошего. Лишь благодаря жесткому характеру, Павлуцкий удерживал дисциплину на должном уровне. Но отсутствие опыта войны в этих условиях, губительно влияло на ход компании. О таких расстояниях и длительности похода капитану не виделось даже в самом кошмарном сне.
Шел к концу май 1731 года. Кругом простиралась кочковатая, мокрая болотная земля. Даже приготовление пищи становилось проблемой, так как растительностью были лишь мелкие кусты вышиной от земли не больше четверти. Жгли что могли, будь то растущий на кочках мох или те мелкие прутики. Скоро сани пришли в негодность за не надобностью. Попытка бросить их чуть не окончилась столкновениями русских с коряками. Пришлось сани взгромоздить на олений, а часть груза переложить на плечи солдат.
Между тем в тундре происходили удивительные вещи. Шел процесс самоорганизации диких чукотских орд в военное ополчение. Без всякой связи и предварительной договоренности. Эти орды подчиняясь инстинкту самосохранения двигались на соединение друг с другом. Они накапливали силу как тетива на растягиваемом луке копит энергию, что бы в определенный момент нанести смертельный удар. Распри исчезают само собой, даже главный тойон всего ополчения выбирается без всяких проблем и проволочек.
Это можно сравнить лишь с самоорганизацией дикой стаи. К примеру волчьей, которая собралась на большую охоту, где каждый знает свое место и задачу, а вожак стаи выбирается чутьем без всякой драки за первенство. Но лишь закончится охота все сразу разбегаются без всяких последствий и ответственности за содеянное.
Русские отряды спешили. Продолжая двигаться на северо-восток, миновали реку Белая. Весеннее тепло наступало. Если вскроются реки, то Анадырскому отряду придется остановиться. Ледоход и высокие талые воды рек станут не преодолимы.
В первых числах июня русские вышли к побережью и двинулись на восток к Чукотскому Носу, где по всем данным собрались главные силы чукчей. Однообразный и тяжелый путь в тысячу верст измучил всех. Зимняя одежда становилась в тягость, обувь приходила в негодность. Особенно угнетало то, что продолжали удаляться от острога. Вести в Анадырь не уходили. Ни одна живая душа не ведало о месте положения Анадырской партии. Все ждали развязки этого бесконечного и бестолкового скитания.
После таяния снега необходимость в коряках значительно снизилось. Их бестолковая суета, неуправляемость раздражали Павлуцкого до крайности. Единственно на что они были годны и полезны так это сопровождение оленьего стада, что изрядно уменьшилось за дорогу. Бегства коряков теперь не опасались. Сильно далеко зашли в земли чукчей и те не позволят уйти безнаказанно. Русские для них единственное спасение.