На все цвета радуги (сборник)
Шрифт:
Она приводила множество примеров из жизни своего сада и других садов. Доказывала, как пагубно сказывается на дереве раннее цветение. Об этом же говорили в саду и другие. Но поучения старших яблонь не всегда нравятся молодым, особенно если они чрезмерно самоуверенны.
– Хватит наставлений и назиданий! – капризно воскликнула маленькая Яблонька. – У меня от них вянут листья. Если ты цветёшь, значит, это тебе доставляет радость. Зачем же ты хочешь лишить её меня?
– Всему своя пора, – принялась снова убеждать большая Яблоня. Но напрасно.
Юная
Зацвела она маленькими, редкими цветочками. Это и понятно. Откуда было ей взять соки для большого цветения, когда её корни только ещё начинали проникать в богатые влагой слои.
Садовод, увидев ранние цветы, хотел было оборвать их.
Но Яблонька взмолилась:
– Не лишай меня моего первого белого платья. Мне так хочется быть красивой! Мне так хочется, чтобы надо мной в весеннем карнавале кружились весёлые нарядные мотыльки и жужжащие пчёлы поздравляли меня с обновкой!
Она так жарко умоляла садовода, что тот наперекор правилам садоводства не оборвал её цветы.
И был карнавал. Весёлый карнавал шмелей, мотыльков, пчёл. И она была счастлива. А потом кончились дни весны. Облетели белые цветы. Прошёл июнь… Затем июль…
Вместо цветов появились плоды. Их оказалось не так много, и они были не столь велики, но достаточно тяжелы для её тонких, неокрепших ветвей. Плоды день ото дня становились больше. Яблонька, едва удерживая их, гнулась под непосильной ношей.
Корни не поспевали питать яблоки живительными соками. Поэтому некоторые из них отваливались, не дозрев. А яблоня перестала расти, отдавая все силы своим плодам.
Время шло, сверстницы Яблоньки, которая рано зацвела, выросли стройными, сильными красавицами.
И когда пришла пора цветения, их ветвям нечего было бояться тяжести плодов. Их окрепшие корни, не напрягаясь, могли питать и яблоки и яблони.
А рано зацветшая Яблонька так и осталась низкорослой, состарившейся в юности дурнушкой, и все жалели её… Жалела и она свою загубленную юность. Но теперь уж – жалей не жалей – не начнёшь расти заново. Теперь уж не исправишь слезами раскаяния торопливое цветение, исковеркавшее так хорошо начавшуюся жизнь, жизнь в прекрасном большом-пребольшом саду, где растут, цветут и приносят румяные плоды прекрасные деревья…
Белая бабочка
Там, где кончается синий лес и начинается золотая степь, старая Тушканиха вырастила пушистого сына. Выучила она его чему могла и стала напутствовать в молодую жизнь:
– Осторожнее будь, Тушкан, в молодой жизни. В оба гляди. Не всякому зверю верь. С умом невесту выбирай. Работящую.
– Ладно, – говорит Тушкан, – в оба буду глядеть, с умом невесту выбирать.
Стал Тушкан свою молодую жизнь начинать, невесту подыскивать.
Белочку увидел. И до чего же у неё хвост хорош! Так и развевается. Одна беда: не в норке живёт, а в высоком дупле-тереме. Не достанешь.
Ежову дочку приглядел. В норке живёт. Да колюча.
У Крота Кротовочки тоже хороши. И шубки мягки,
– Не искал бы ты, Тушкан Пушканович, худа от добра, – говорит Серая Сова. – Не по одёжке бы невесту искал, а по работе выбирал.
А тот ей:
– Да нет, Сова Совинична, я не хочу жить, как все. Невеста моя должна быть наособицу. Уж очень у меня мех пушистый.
Только он сказал это, как видит – над ним Белая Бабочка вьётся. Складненькая. Маленькая. Аккуратненькая. Так порхает!.. Такие узоры своим полётом выпархивает – загляденье. Диву дался Тушкан.
– Кто ты такая, прекрасная Белая Бабочка? Чья?
– Да ничья пока. В невестах порхаю. Жениха в хорошей шубке подыскиваю.
Говорит так Белая Бабочка, а сама белой гладью шьёт, воздушные вензеля вышивает. Глаз с неё не сводит Тушкан.
– У меня шубка хорошая, – говорит он. – Пушистая. Не зря меня Пушкановичем величают. Выходи за меня замуж, Белая Бабочка.
– Ну что ж, – отвечает она, – выйду, если работать не заставишь.
Тут вспомнил Тушкан материн наказ и спрашивает:
– А что же ты есть будешь, коли работать не станешь?
– А я вместо завтрака цветы нюхаю. Солнечным лучом обедаю. Алой зарёй ужинаю.
– Это хорошо. А где ты жить будешь?
– Я бабочка складненькая, маленькая. Много ли мне места надо? В твою мягкую шубку забьюсь, в шёрстке спрячусь. Куда ты, туда и я. Всегда при тебе.
– Лучше и не придумаешь, – говорит Тушкан. – Очень даже удобно. Селись в моей шубке.
Поселил Тушкан Белую Бабочку в своей шёрстке. Куда он, туда и она. Ему хорошо, а ей того лучше. Живёт Белая Бабочка в тепле, в светле, в мягкости. Одно только Тушкану непонятно: как можно вместо завтрака цветы нюхать, солнечным лучом обедать и алой зарёй ужинать. А спрашивать не стал.
«Значит, порода такая благородная», – решил про себя пушистый зверёк.
Прошло сколько-то времени – вдруг у Тушкана шёрстка редеть начала.
– Отчего бы это, дорогая Белая Бабочка?
А та ему ласковым голосочком отвечает:
– Не иначе, Тушканчик-Пушканчик, твоя старая шёрстка линяет и новая подрастает.
Поверил Тушкан Белой Бабочке, а шерсти день ото дня всё меньше и меньше. Совсем поредел мех. Пересчитать волоски можно.
Не на шутку закручинился Тушкан Пушканович.
– Уж не болезнь ли какая приключилась со мной, дорогая Белая Бабочка?
– Да что ты, да что ты! – успокаивает она его, а сама к заячьей шубке приглядывается, с молодым Бурундуком весёлые разговоры заводит, о здоровье у старого Барсука спрашивает.
Весь лес знает, какая беда приключилась с Тушканом Пушкановичем, только ему невдомёк. Белки, Ежовки в глаза над облысевшим Тушканом смеются. Подслеповатые Кротовочки и те видят обман Белой Бабочки. А Тушкан и ухом не ведёт.
Прознала и старая мать, что неладное с сыном творится. Прибежала к нему и чуть от разрыва сердца не померла.