На всех фронтах
Шрифт:
— Не стрелять! — предупредил Батов и, оглянувшись, увидел в руке Гециса трепещущий белый платок. Заметив сердитый взгляд офицера, тот торопливо засунул платок в карман.
Наконец показался угол площади. Батов осадил коня, приказал товарищам привести себя в порядок.
На площади, как только всадники выехали из-за угла, произошло движение. Старший офицер подал команду — ряды выровнялись, каре застыло. Древки знамен замерли, полотнища чуть шевелятся от ветра. Парламентеры подъехали шагом в ряд. Наступила торжественная тишина.
От строя отделился седой, еще стройный, но
Батов на секунду растерялся: отвечать или не отвечать на приветствие фашистского полковника? Как в этом случае должен поступить парламентер? Но рука, будто сама собой, повинуясь воинским правилам, поднялась к виску. Сверху глядя на полковника, Батов слушал доклад, показавшийся ему очень длинным.
Гецис добросовестно переводил:
— Юнкерское училище германской армии в полном составе, н-да, за исключением бежавших — как он выразился — начальника училища, двух офицеров и четырех юнкеров, сдается на волю и милость победителя.
Батов опустив руку, спросил:
— Какие войска, кроме училища, находятся в городе?
— Никаких войск в городе больше нет.
— Предлагаю лично связаться с нашим командованием.
Батов приказал Гецису спешиться и отдать коня полковнику. Один из офицеров выскочил из передней шеренги, чтобы помочь полковнику сесть на лошадь, но тот досадливо отстранил офицера и не по годам легко вскочил в седло.
Сопровождать немецкого полковника к Уралову Батов послал Крысанова. Солдат было взял автомат на изготовку, но, увидев осуждающий взгляд взводного, неловко поправил ремень автомата и опустил его на грудь.
— Тебе приказано со-про-вож-дать, а не конвоировать полковника, — строго сказал Батов. — Понятно?
— По-онятно, — протянул Крысанов. — Его пришибут дорогой-то, а мне отвечать за него?
— Переведи ему, — сказал Батов Редису, кивнув головой на полковника, — что дорога небезопасна, нас обстреляли.
Гецис перевел это и добавил, где и как обстреляли.
Полковник обратился к своим офицерам, и человек десять с пистолетами бросились прочесывать улицу.
— Ну, ком, ком! — пытался объясниться Крысанов на понятном полковнику языке, и кивнул головой в сторону улицы, по которой предстояло им ехать, и по-русски добавил: — Поехали, говорю, нечего тут прохлаждаться-то!
Полковник прекрасно понял его, и они шагом тронулись.
Батов не мог положиться на эту мирную тишину, довериться ей. Впервые пришлось ему находиться среди такого количества врагов, не желающих воевать. Он спрыгнул с седла, отошел к зданию училища.
Офицер, только что пытавшийся помочь своему полковнику, завел разговор с Гецисом…
— Товарищ младший лейтенант, они спрашивают, м-м, что их ожидает с приходом нашего полка? — спросил Гецис и сам же предположил: — Я думаю, всем им сохранят жизнь, н-да. Ну, может, возьмут в плен…
— Ни черта их не ожидает, — сердито бросил Батов, — кроме вольной воли. Кто сейчас возиться с ними станет!
Он прошел к воротам училища, привязал коня за железную решетку и сел на невысокую мраморную тумбу, с которой был сброшен бюст Гитлера, валявшийся тут же, под парапетом ограды.
Ряды и шеренги в каре постепенно перепутались, юнкера оживленно заговорили, заспорили.
У ворот появился пожилой немец в смятой старенькой кепке и черном рабочем пиджаке. Немец обошел вокруг коня, погладил его по крупу, потом звонко хлопнул по седлу и что-то сказал Батову.
Пришлось позвать Гециса.
— Чего он толкует?
— Н-да. Он говорит, что лошадка у вас неплохая, а седло для офицера такой победоносной армии, как он выразился, не годится.
Седло действительно было старое, облезлое. В нескольких местах обшивка протерлась до дыр.
— До конца войны недолго, — безразлично ответил Батов, — дотерпит.
— Зачем дожидаться конца войны, — удивился немец, когда седла вот здесь, рядом!
Он, оказывается, работал дворником в этом училище и знает, где что хранится.
— На чердаке вот этого здания целый склад новеньких седел и всякого обмундирования. Немецкой армии ничего не надо. Ее нет!
Последние слова Батов хорошо понял и без переводчика, а узнав о складе седел, заинтересовался. Он еще раздумывал, сходить ли посмотреть, или доложить командиру полка, а там и без него разберутся, но дворник настойчиво звал его за собой. Батов пошел за ним.
Вестибюль. Коридоры. Распахнутые двери учебных классов. Гулкая пустота и тишина.
— Вот здесь, здесь! — показывает немец на лестницу.
Батов не торопясь полез по крутой широкой лестнице вверх, а немец вернулся во двор.
В нос ударило стоялым чердачным воздухом. Тишина. Полумрак. Остановился на предпоследней ступеньке, всмотрелся в мрак чердака. Недалеко от печной трубы, между подстропильными балками, — гора седел. В дальнем углу, упираясь под самый скат крыши, высятся два одинаковых штабеля. Кажется, обмундирование. Перевел взгляд направо и заметил, что за другой трубой тенью мелькнуло что-то. Стало жутко. Положил руку на пистолет, не вынимая из кобуры, замер. Прислушался. «А не устроил ли немец западню?»
— А ну выходи, кто там прячется?
Он поднялся на последнюю ступеньку лестницы, взял пистолет на изготовку.
Из темноты вдруг раздалось жалобное мяуканье… Алексей чертыхнулся.
С улицы донесся шум команд, подаваемых на русском языке. Это подошел полк.
Когда он выскочил из дома, полк уже прошел площадь и в конце ее остановился на привал. Подполковник Уралов, стоя впереди группы своих офицеров, заканчивал краткую речь, обращенную к юнкерам и их командирам.
— …Предоставляется полная свобода, — донеслось до слуха. — Будем надеяться, что честные немцы извлекут из этой войны полезный урок и впредь никогда не допустят в своей стране фашизма, который принес человечеству неисчислимые бедствия и привел Германию к катастрофе. Желаю вам вернуться к мирному труду, обдумать случившееся и правильно понять его…