На всех парусах
Шрифт:
– Начни с кофе без кофеина. Сделай послаще. Принесешь в спальню. Все понял? Тогда выполняй.
– Когда мы поженимся? – спросил Гвидо, когда его глаза остановились напротив ее глаз, а руки легли ей на плечи.
– Несвоевременный разговор. И… вообще, я не уверена, что следует совершать этот ритуал повторно.
– Почему ты предубеждена против брака?
– Я не предубеждена против брака вообще, – быстро оговорилась Сара.
– А, так это касается только меня? Правильно ли я тебя понял?
– Вот именно, – коротко ответила ему она.
– Но ведь у нас будет ребенок!
– Значит, будет и семья. Мама, папа, ребенок. Какие еще нужны аргументы?
– Что-то я не понимаю тебя, любимая.
– Я желаю, чтобы ты был свободен. Мне вовсе не хочется лишать всех обворожительных куколок планеты внимания такого любвеобильного мужчины. Ты очень убедительно описывал свои сердечные муки последних нескольких недель. И у меня нет причин сомневаться в твоей искренности. Уверена, ты чувствуешь в своем сердце все то, о чем мне говоришь. Но я также доподлинно знаю, что несколько дней назад ты прекрасно сочетал свои любовные терзания с весельем на балу в Монте-Карло в компании белокурой красавицы. Также мне известно, что во многих очень хороших мужчинах сочетаются любовь к жене и любовь к вольной жизни, сопровождаемая полной неспособностью к верности.
– Сара, как это мило, что ты меня ревнуешь. Но я не мог пойти на этот бал без спутницы.
– А не пойти мог?
– Нет, не пойти тоже не мог.
– Порой не просто понять миллионера, – заметила Сара.
– Я буду испрашивать твое согласие ежеминутно, пока ты не согласишься стать мне женой, – упрямо заявил Гвидо.
– Зачем тебе это? Будем вместе, пока сможем, – предложила ему женщина.
– Но ты любишь меня? Любишь по-настоящему?
– Да, – ответила Сара.
– Женщине свойственно хотеть стать женой любимого мужчины, – уверенно произнес Гвидо.
– Чаще – да, но бывает и наоборот, – проинформировала она его.
– Ты трусишь, – предположил он.
– Мне бы не хотелось, чтобы условность заполнила пустоту. По мне, так лучше пустота. У меня не было отца, но детство, тем не менее, было счастливым. Жаль, что оно так быстро закончилось… Знаешь, Гвидо? В сиротском доме, где я оказалась, в общей спальне мне выделили постель у самого окна. Когда выключали свет, и все в спальне затихало, я видела и слышала темную ночную улицу, зловещую и холодную. Даже когда я засыпала, мне мерещилось, будто я на продувном ветру и со всех сторон мне угрожает опасность, хотя я доподлинно знала, что у меня есть кров и служащие сиротского дома не дадут случиться ничему дурному. Однако их тепло не грело меня, их заботы оставляли меня равнодушной. Потому что я каждое мгновение вспоминала ласку матери, наш с ней дом и моего любимого дедушку. А приют был для меня все равно, что транзитный пункт в моей судьбе, пока я не узнала Лиллиану, пока мы не начали взрослеть вместе, пока я не поступила в университет, не встретила тебя. А в Неаполе я вновь оказалась на продувном ветру, одинокая, без понимания и защиты. Но в тот раз не оказалось людей, которые подобно социальным работникам приюта не допустили худшего. И, лежа в клинике, я поняла, что мой брак – это мираж, иллюзия, что я сама должна была позаботиться о себе и своем малыше, а не уповать на мужа, который не знает моих страхов и которому чужды мои опасения. Пойми меня правильно, Гвидо. В смерти ребенка я могу проклинать Катарину, пенять на тебя, но до конца жизни буду винить только себя. Поскольку на мне лежала первейшая обязанность уберечь его.
– Ты не права по отношению к себе, Сара.
– В данном вопросе мне безразлично, что ты об этом думаешь. Я лишь пытаюсь объяснить свою позицию. То, что мы считаем кого-то супругом, может стать опасным соблазном увериться в истинной близости этого кого-то. Я не отказываюсь от тебя и твоего участия в жизни нашего ребенка. И буду только счастлива, если ты окажешься хорошим отцом…
– Но ты не веришь в меня как в мужа, – перебил ее Гвидо.
– Да, и я назвала этому достаточно причин, – подтвердила она.
– Значит, мы вернулись к тому, с чего начали? Мы всего лишь любовники?
– Что поделаешь. Жизнь преподносит сюрпризы, – рассмеялась Сара.
– У тебя я не поселюсь. Я не привык к такой тесноте, – поспешно предупредил ее Гвидо. – Тебе придется окончательно перебраться в мой пентхаус… А с другой стороны, кому нужна жена, когда есть такая роскошная любовница, – подытожил он, поцеловав свою возлюбленную.
ЭПИЛОГ
– Я никогда не была в Америке, – призналась Сара, выглядывая из окна нью-йоркского отеля.
– И как вам это понравилось, синьора Барбери? – осведомился Гвидо, вальяжно развалившийся на огромной постели.
– Впечатляет. Особенно удивительно воочию видеть то, чем до этого любовалась лишь на экране и фотографиях…
Гвидо встал, подошел к Саре и обнял ее, сомкнув руки на плоском животе.
– А тебе как, муженек?
– Все крупно и внушительно, – констатировал он.
– Меня удивило, что ты согласился доверить Анну попечению Альдо и Марты, тогда как боялся оставить ее одну даже на ночь в комнате с открытой дверью.
– Уверен, с этими двоими дочке будет хорошо. Сейчас я думаю о тебе, родная. Ты заслужила настоящий медовый месяц. И эта огромная постель, что позади нас…
– А что постель?
– Не навевает ли она тебе определенных мыслей? – осведомился муж.
– Ты намекаешь на сонливость? – предположила Сара.
– Отнюдь, – покачал головой Гвидо.
– Тогда о чем ты, дорогой?
– Боюсь, словами этого не объяснишь, – сказал Гвидо, увлекая Сару за собой.