На высочайших вершинах Советского Союза
Шрифт:
рюкзаком, деталями станции, ледорубом.
У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он
заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной
(рвотой и не . мог принимать ни пищи, ни питья.
59
Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с
нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие
крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся...
помогите...». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.
Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие
вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом... За стенами палатки
крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у
Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кух-
ни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо
погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им
помощь.
Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок
свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как
следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и
спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и
шекельтоны* — было все же страшно холодно. И не удивительно. Доста-
точно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять
причину: он показывал 45 градусов мороза.
Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем
штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот,
наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер
вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?
— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся
радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.
В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую
помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.
Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать
последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину.
* Шекельтоны – высокогорная обувь.
60
Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не
превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Осо-
бенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять
больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.
Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение
дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в
благополучный исход.
3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура
на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При
каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы,
колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые
штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к
вершине.
Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда
они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика,
медленно поднимающиеся вверх!
Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к
ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило
даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря
на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому,
что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва
мог идти даже и таким медленным темпом.
Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12
часов стало ясно, что до вершины не дойти.
Абалаков предложил развязаться. Решили здесь же написать
записку о восхождении. В ней было указано, что на высочайшую вершину
Советского Союза — пик Коммунизма (7495 метров), 3 сентября 1933 года
совершено первое восхождение. На вершину поднялся Е. Абалаков.
Горбунов поднялся на вершинный гребень. Удастся ли оправдать текст
61
записки — было неясно. Но им хотелось этого больше всего в жизни.
Штурмовики вытащили последнюю банку рыбных консервов.
Открыли. Горбунов отказался от своей половины (отнюдь не потому, что
был сыт). Мерзлые шпроты потеряли вкус, однако Абалаков съел их с
наслаждением. В банку вложили записку. Абалаков взял рюкзак с
приборами и необходимым снаряжением, Горбунов — веревку.
Расстояние между альпинистами быстро увеличивалось. Уже
маленьким казался Горбунову Абалаков, но вдруг он увидел идущего
рядом с ним самого себя. Видение исчезло. В следующую минуту ему
показалось, что вблизи Абалакова запрыгали снежные смерчи. Опять на-
чинается буря, подумал Горбунов и закричал: «Остановись! Буря! Нужно
рыть пещеру и заночевать...» Эти видения и нелепые мысли могли быть
порождены лишь крайним утомлением и большой высотой.
Но Абалаков уже не слышал. Он шагал все выше и выше. Снег
становился плотнее. Путь пересекла огромная трещина. Вот снежный мост.
Абалаков переполз его по снегу.
Вершинный гребень... Назад круто падает снежный склон и, как