На высотах твоих
Шрифт:
“Вот это он меня приложил, — подумал Хауден, — прямо на обе лопатки”. А вслух резко произнес:
— К данному делу это не имеет отношения. Существуют законы и правила, и, если мы хотим, чтобы они имели какой-то смысл, их необходимо соблюдать.
— Но некоторые из этих законов весьма условны и деспотичны, — возразил Элан, — особенно в части прав человека.
— Ну, если вы придерживаетесь подобного мнения, можете вполне легально обратиться в судебные инстанции.
— Ваш шеф иммиграционной службы в Ванкувере считает по-другому. Он сказал
— Тем не менее, — язвительно напомнил премьер-министр, — вы все же обращались-таки в суд, но дело свое проиграли.
— Да, мы проиграли. И именно поэтому я здесь, — с беспощадной прямотой признался Элан. Потом на лице его вновь мелькнула та же мальчишеская улыбка. — Пришел вас просить. Умолять. Если нужно, встану на колени.
— Не нужно, — улыбнулся ему в ответ Хауден. — Мне бы этого не хотелось.
— Позвольте рассказать вам, сэр, немного об Анри Дювале. — Элан решил, что, если уж ему отведено так мало времени, надо использовать его с максимальной пользой. — Это славный человечек, крепкий и усердный работник. Я убежден, что он станет достойным гражданином. Он, правда, плохо говорит по-английски, у него нет образования…
— Мистер Мэйтлэнд, — решительно и твердо прервал его премьер-министр, — причина, по которой этому человеку не может быть разрешен въезд в Канаду, очень проста. Мир полон людей, которые на первый взгляд заслуживают помощи и содействия. Но в оказании подобной помощи должен же быть какой-то порядок, какая-то программа, какой-то план действий. Именно поэтому у нас и существует закон об иммиграции…
А кроме того, упрямо подумал Хауден про себя, он не дрогнет перед этой нелепой и несоразмерной существу дела шумихой, поднятой взбудораженной публикой. Унижение в аэропорту Оттавы все еще больно ранило его душу. И даже если бы он решился игнорировать угрозу со стороны Харви Уоррендера, уступка сейчас стала бы смехотворным проявлением слабости. Принимаемые им в качестве премьер-министра решения становятся достоянием гласности и известны всем, и с этим нельзя не считаться.
— Анри Дюваль в Ванкувере, сэр. Не в Венгрии, не в Эфиопии, не в Китае, — продолжал убеждать премьер-министра Элан Мэйтлэнд. И с горечью добавил:
— Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.
Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс — через одного доброго человека — его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.
— Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.
Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.
— Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, — заметил Хауден.
— Не думаю, сэр, — сдержанно ответил Мэйтлэнд. — Уж слишком многое в политике мне не по душе.
После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.
Глава 2
В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:
— Новости есть? Элан покачал головой.
— Ну и ладно! — бодро воскликнул Орлифф. — Вы с этим делом держите публику в напряжении, а это чего-нибудь стоит.
— Ой ли? Тогда скажите мне, что может ваша публика, если правительство стоит на своем, как скала? — кисло возразил Элан.
— А вы что, никогда не слышали? Публика может сменить правительство, вот что.
— Это просто чудесно! — язвительно восхитился Элан. — Тогда подождем до выборов, а потом пошлем Анри открыточку с приятной новостью. Если, конечно, сумеем обнаружить, где он мыкается.
— Ладно, пошли, — примирительно предложил ему Дан. — Я отвезу вас в контору, а по дороге расскажете, что говорил Хауден.
Когда Элан вошел в контору, Том Льюис работал в своей клетушке. После беседы в автомобиле Дан Орлифф поспешно укатил, по всей видимости, в редакцию “Пост”. Элану пришлось еще раз изложить все, что происходило во время встречи с премьер-министром, — на этот раз Тому Льюису.
— Вот что я скажу, — не без зависти отметил Том. — Уж если ты вцепился в кость, у тебя ее не отнять.
Элан рассеянно кивнул. Он раздумывал, не позвонить ли ему Шерон, с другой стороны, никакого повода для этого у него не было. После короткой беседы по телефону два дня назад они больше так и не разговаривали.
— Да, кстати, — вспомнил Том. — Тебе посылка. Доставлена шофером и все такое прочее. Лежит у тебя в офисе.
Снедаемый любопытством, Элан заторопился к себе в клетушку. В центре стола он увидел квадратную коробку, обернутую бумагой. Распаковав ее, он открыл крышку. Под несколькими слоями папиросной бумаги он обнаружил глиняный бюст. А рядом записка:
“Я все старалась, чтобы было похоже на мистера Крамера, но каждый раз получалось то, что ты видишь. Поэтому — без булавок, пожалуйста! С любовью, Шерон”.
Элан взял бюстик в руки. Это был, ликующе отметил он, вполне похожий портрет его самого.
Глава 3
Менее чем в четверти мили от апартаментов премьер-министра в отеле “Ванкувер” судья Стэнли Уиллис, член Верховного суда провинции Британская Колумбия, уже около часа беспокойно мерил шагами свой служебный кабинет.